Отправлено: 01.01.14 21:41. Заголовок: Ярко-розовый цветок ранней весны

Пожалуй, лучшее, что я до сего момента писала. Вообще это задумывалось как трилогия рассказов, но вряд ли я потяну следующие две части, так что пока будем считать историю завершённой.

Она вошла в город с северо-запада, двигалась через лесу вдоль железной дороги, скрываясь за тощими деревцами и рваным кустарником. Снег, копившийся здесь последние месяца четыре, лежал сплошным слоем. Её ноги неуклюже продавливали подмёрзшую корку и почти по колено тонули в хрустящей белой каше, так что каждый шаг должен был отнимать немало сил. Но она упрямо повторяла раз за разом монотонные движения, продираясь через сугробы к маячившему впереди мостику. Лес здесь заканчивался, противоположный берег грязной канавы, которую стыдно было бы назвать рекой, своей ровной поверхностью доходил до крайних построек. Здесь была небольшая полоса озимых посевов.
Девушка остановилась и оглядела открывшуюся ей панораму. Поля в ширину простирались километра на полтора-два и были также занесены сплошным снежным покровом. Но между прямоугольными клетками грядок проглядывали узкие тропинки. Пользовались ими не часто и специально не чистили, однако всё равно глубина наносов здесь сильно уступала лесным, да и под этим слоем снега можно было ожидать выложенной деревом или камнем ровной твёрдой поверхности. Дальше, где-то начиная с середины расстояния до границы жилых районов, то тут, то там торчали высокие длинные тепличные коробки; к некоторым из них тянулись провисшие электрические кабели, отходящие от цепочки высоких столбов, подходящей своим концом к самым рельсам. Ещё в глубине полей выделялось здание гаража для сельскохозяйственной техники и пара складских помещений, к которым отходила отдельная ветка железной дороги.
Девушка вздохнула. Ей явно не хотелось выходить на открытое пространство, однако, похоже, другого пути просто не существовало. Она ещё раз огляделась и после минутных сомнений скользнула по склону под мост. Ноги проскользили по бетонной дамбе. Взбудораженный снежный покров разорвался и посыпался вниз вслед за нарушительницей тихого спокойствия этого места; комья его обрушились в застоявшуюся жижу канавы. Носок девушки неожиданно наткнулся на корешок какого-то дохлого кустика, и она чуть было не опрокинулась прямо в грязную ледяную воду. Взмахом рук девушка восстановила равновесие и осела к земле, упёршись дополнительно ладонями рук в бетонную плиту. Тонкие пальцы ухватили выделяющиеся неровности холодной каменистой поверхности. Затем девушка поднялась, распрямилась и сделала два шага вперёд — левая нога хлюпнула, погрузившись самую малость в размокшую грязь. Однако девушку это не остановило, напротив, она уверенно шагнула дальше… ещё шаг, два. И, наконец, девушка по плечи зашла в воду, кажется, совершенно не заботясь об убийственном морозе. Она ещё раз взглядом оценила расстояние до видневшегося в самой дали поворота канавы и с головой нырнула в грязный жидкий холод. Потревоженная поверхность поколыхалась ещё с полминуты, а потом ничто уже кроме ведущих вниз по дамбе следов не выдавало, что кто-то решил искупаться в последние морозные деньки года.
За поворотом от канвы отходили в глубь полевой полосы тонкие оросительные каналы. Девушка проплыла по одному из них до самого конца, выбравшись совсем рядом с ближайшим к городу складом. Здесь она двигалась быстро — не в пример своему спокойному и как будто даже вялому походу по лесу — бежала между столбами электролинии к двухметровому забору, разграничивающему город с полями. Его выцветшая когда-то бывшая зелёной поверхность вся была разукрашена граффити, а отдельные отрезки стены склонились либо просели. Некоторые надписи выдавали в писавших их ещё современников Перестройки; казавшиеся же новейшими рисунки относились к середине 2000-х, после чего, вероятно, стенка потеряла былую популярность среди уличных художников по простой причине — на ней не осталось свободного места для творчества и самовыражения. Взгляд девушки быстро оценил всё это, но новоприобретённая информация оказалась довольно бесполезной. Достигнув забора, девушка в один прыжок заскочила на него и тотчас скользнула в прореху между располагавшимися здесь гаражами. Их грязный разноцветный массив в свою очередь упирался в первую линию потрёпанных временем клетчатых хрущёвок. Через три минуты девушка резко выскочила из прохода между двумя гаражами и оказалась во внутреннем дворе этого уныло квартала. Людей не было видно, но она всё равно не остановила стремительного бега, пока не обнаружила себя под прикрытием низеньких деревьиц. Здесь девушка села прямо в кучу снега и огляделась, пытаясь приблизительно сориентироваться в незнакомом месте.
Именно так она и вошла в город в 6:10 утра пятницы 11 марта. Этот день, пожалуй, стал самым значимым происшествием в истории городка с самого момента его основания. Этим днём близ него расцвёл прекрасный ярко-розовый цветок. Только вот о том, что в самом центре одновременно с этим был рождён ещё один цветочек поменьше, никто так и не узнал — ну, кроме тех, кто проявил непосредственное участие в будущих событиях.
* * *
Лёгкий ветер волновал крохи свежего ещё не прибившегося снега, лениво гоняя их по улочкам и дворам, на угловатых скелетах деревьев проступала голубая корочка инея. Чёрные массивы домов оттенялись мозаикой освещённых окон, жёлтые и оранжевые полоски которого ложились на тротуар пятнами с нечёткими гранями. Упрямые уборочные машины ползали по укрытым свежим настом дорогам, разгребая выпавший за ночь снег, снося его прочь — он копился вдоль дорог плотным грязным валом. Лениво сыпались с карнизов жирные сизые голуби, за ними по пятам следовали юркие воробьи. Мёрзлые бездомные кошки следили за птицами голодными глазами, но не решались вылезать из своих грязных щелей. Мерным стуком разносились удары лопат и ледорубов дворников в жёлтых куртках. Одновременно на улицах стали появляться отдельные прохожие — спешащие по скользким тротуарам, ползающие по солёным стёршимся зебрам переходов, бредущие по колено в снегу между домами — и автомобили на улицах. Вереница автобусов прошла чуть раньше, сейчас они расползлись по остановкам и начинали собирать свой ежедневный урожай сонных пассажиров — большинство ещё толком не проснулись, а некоторые, напротив, засыпали после ночной смены. Только пока ещё редкие домашние собаки на поводках, казалось, были рады наступающему утру. Город пробуждался.
Девушка спокойно скользила вдоль стен зданий, держась подальше от фонарных столбов, — просто одна из утренних теней провинциального городка. Никому не нужная, никого не интересующая, она не ловила на себе ничьих взглядов, не слышала обращённых к ней слов, просто шла вперёд. С первыми признаками зарождающегося мутно-алого рассвета девушка нырнула в центральный парк, где даже дворники не успели пройтись со своими бесполезными лопатами. Походка девушки несколько изменилась по сравнению с тем, как она шла по лесу несколько часов назад. Каждый шаг получался очень аккуратным, выверенным, а всё тело словно пружинило в такт движениям ног; руки же расслабленно свисали и только мерно покачивались в унисон ходьбы. На девушке был длинный чёрный плащ с широкими рукавами, который почти сливался с царящей в парке темнотой и тишиной.
Парк был, фактически, в самом центре городка. Во все стороны от него тянулись исторические районы, сохранившие ещё отпечаток архитектуры XVIII и XIX вв. Каждый дом здесь носил печать своего давно ушедшего создателя, был неповторим — один на весь мир. Здания не стеснялись ни колонн, ни резных балконов, ни лепнины на карнизах; из их разноцветных крыш весело торчали не знавшие дыма уже добрую сотню лет печные трубы, а часто встречающиеся современные металлопластиковые окна только придавали домам дополнительный шарм — мостиком соединяли прошлое и настоящее. Приятное место с длинными узкими улицами, днём не выдерживающими наплыва автомобилей, тормозящими движение всякого транспорта так, что людям скорее было бы пройти пешком от остановки до остановки, нежели ожидать, пока обжатый машинами «футляр» автобуса или троллейбуса протиснется между такими же опаздывающими и скованными в движениях страдальцами. Каждый спешил и в этой спешке ещё сильнее перекрывал путь остальным. Такие заторы рассасывались только к позднему вечеру. Ещё на некоторых перекрёстках можно было видеть неработающие остовы фонтанов и даже парочку скульптур. Уютный, тесный, суетливый и вечно спешащий, человечный, потрёпанный временем, но сохранивший в себе отпечаток живой истории — таков был «старый город». Он охватывал парк почти правильным полукилометровым кольцом, упиравшемся в небольшое озерцо на востоке и скучные районы плановой застройки со всех остальных сторон.
Они плотно охватывали «старый город» и возвышались над его низенькими домиками пыльного цвета панельными корпусами пятиэтажных хрущёвок. Высокие здания с множеством квартир, мелкие грязные дворики со сломанными качелями и поросшими шампиньонами детскими песочницами, в некоторых из которых жильцы ещё пытались обустроить хотя бы подобие палисадника. Полоски потрескавшегося асфальта, собирающего в свои колдобины снег и дождевую воду, прорванного местами стремящимися вверх деревцами и кустарниками, заставлены автомобилями. Картину довершала одна-единственная мусорка на квартал из пяти-шести таких домов, которая горела даже чаще, чем оказывалась перевёрнутой и опрокинутой. Однообразно прямые улицы, строившиеся в советские времена и до сих пор сохранившие свои коммунистические названия, строились сразу с расчётом на автомобильное движение, а потому вмещали вялое движение. Квартал за кварталом, район за районом — ничего не менялось, все дома были абсолютно одинаковыми, и различить их можно было лишь по степени и особенностям разрушений каждой постройки: у угловой хрущёвки на перекрёстке улиц Горького и Стаханова обвалилась внешняя обшивка верхней панели напротив дырявого балкона, а два из четырёх бетонных крылец просели набок у точно такого же здания под номером один на улице Пролетариата. В этих домах не было души, не было стиля, не было ничего, но в них можно было жить — и люди жили. Влачили однообразное существование, проводя годы в ожидании капитального ремонта, заставляя комнаты тазами и вёдрами для сбора текущей сквозь потолки воды, наслаждаясь гнилостной вонью из тёмных полных отвратительными комарами в любое время года подвалов. Здесь можно было жить, можно было даже жить неплохо (если, конечно, квартира не приходилась на первый или последний этажи) — в конце концов, люди просто привыкали и переставали замечать. Постепенно жители начинали воспринимать грязь, разруху и неудобства как что-то само собой разумеющееся, переставали мечтать об ином образе жизни, теряли всякие стремления к красоте. Дома со «свыкшимися» можно было отличить по отсутствию во дворе мало-мальски прибранной клумбы, её место здесь могла занимать лишняя скамья со спящим алкоголиком из местных, которого к ночи, если повезёт, всё-таки кто-нибудь перетаскивал в подъезд и укладывал на площадке или ступеньках. Поднимать нечленораздельно мычащее и готовое проблеваться тело до квартиры, само собой, никто не собирался.
Что же касаемо постсоветских районов — их просто не было. Вереницы застроенных хрущёвками квадратов кварталов упирались или сразу в поля, или в полузаброшенные массивы гаражей. Город остановился в своём развитии где-то ещё в 80-х гг., а теперь медленно разрушался. Словно гнойная язва, он гнил и вонял, вонял и гнил — изнутри, снаружи, везде. Распространял вокруг себя тошнотворные испарения. Жители копошились в этом гниющем нарыве как микробы и сами не замечали, как постепенно сгнивали заживо. Простая промежуточная станция на одной из главных линий железнодорожного сообщения — реальную ценность представляло лишь депо и относительно прибранный микрорайон вокруг, где жили в основном его работники. Всё остальное наросло само собой, слилось с деревенькой неподалёку и тотчас начало разрушаться. Нарыв воспалился, достиг критического размера, и начался некроз. Некоторые местные люди чувствовали его присутствие, а потому по возможности бежали подальше из этого захолустья — проходящие поезда часто принимали здесь пассажиров, но никогда никто не сходил на этой остановке. Само собой, в основном переезжала молодёжь, у которой вся жизнь была впереди — это вселяло в них надежду, они поступали в ВУЗы больших городов и уже не возвращались в родные края. Старики же, которых дети и внуки не забирали с собой, продолжали ожидать смерти в гниющем городе. Пройдёт ещё лет 20—30, и незаметно население сократится почти на половину, исчезнут автомобили, окажутся заброшенными многоэтажки, окончательно рассыплется серый асфальт на дорогах, по которым перестанут ходить и ездить. Природа заберёт себе когда-то отвоёванную территорию гораздо быстрее, нежели человек захватывал её в годы роста городишки. Понятное дело, никто не озаботится сносом ненужных строений, но долго они сами по себе не протянут. А ещё чуть погодя вся эта рана на теле планеты просто зарастёт свежей тканью — и останется только железная дорога, грязное депо и, быть может, некоторая часть полей. Новое поколение немногочисленных жителей забудет вначале о хрущёвках, а затем и памятных зданиях «старого города». Нарыв рассосётся сам собой.
Пока же в городе даже были дети — всего около четырёх тысяч, но этого вполне достаточно, чтобы встречать их на каждом шагу — снующих туда-сюда, резвящихся, спорящих, дерущихся, выпрашивающих у родителей лишнее мороженное, выгуливающих собак в два раза крупнее их миниатюрных телец. Утром основная часть этих «цветов жизни» была насильно загнана в школу, а потому улицы на несколько часов оказывались под полным контролем взрослых. К обеду же толпы ребятни вывалятся из классов и, одеваясь на ходу, понесутся по снегу прыжками, будут кидаться друг в друга его комочками, забудут портфели с учебниками в сугробах… Этот момент всегда все ждут, но наступает он всегда неожиданно. Самое неспокойное время для города, для любых его районов. Часом или двумя позже дети начнут постепенно разбредаться — нехотя выполнять домашние задания, обедать, выполнять те обязанности, которые на них возлагают родители. Ближе к вечеру многие вновь выйдут на прогулку, игры возобновятся, но того хаотического копошения уже не будет. И, наконец, с уходом детей город начнёт погружаться в сон до следующего утра. Этот порядок почти никогда не нарушался, и ничто не предвещало того, что это может случиться. Ведь почти никто из жителей не подозревал, сколько взглядов направлены были сегодня на их город, какое огромное внимание он к себе привлёк. Знавшие же ничего никому не говорили и старались держаться в тени. Управляющему депо лишь было сообщено, что из-за метели движение по железной дороге на этом участке временно прекращено, а автомобильные дороги перекрыли из-за опасности обвалов и оползней. Т.е. сейчас, в 9:20 утра, покинуть городок не представляло возможности — равно как и войти в него. Наглухо закрытая зона и приблизительно 30 тысяч человек в ней.
Быть может, такое внимание к городу привлекла пришедшая в него ранним утром девушка в чёрном плаще?
Она прошла сквозь парк и по извилистой центральной улочке «старого города» направилась к выделяющемуся массивному трёхэтажному зданию из красного кирпича, обнесённому узорчатым забором. Это была одна из четырёх школ городка, самая престижная. Она стояла на стыке «старого города» с первым из кварталов хрущёвок. Почти все окна её излучали мягкий белый свет — совсем не такой, что лился из окон жилых строений, чище, мягче и в то же время ярче — всё освещение в школе было представлено газоразрядными лампами. Девушка остановилась напротив широко раскрытых школьных ворот и внимательно вгляделась в неясные силуэты людей в окнах — детей и преподавателей. Стоя тут, она начала привлекать внимание проходящих мимо людей — из-за невысокого роста они принимали её за ученицу, сильно опоздавшую на занятия и теперь сомневающуюся, идти ли учиться или прогулять весь день. Некоторые, вглядевшись внимательнее в едва различимый силуэт, застывали на месте, шокированные внешним видом девушки, потом растерянно, озабоченно качали головами и уходили дальше своим путём. Девушка заметила реакцию прохожих, хотя не вполне поняла её причин, и двинулась от ворот прочь.
Между школьным забором и следующей за ним трёхэтажной хрущёвкой она нашла зазор в полметра, в него и зашла. Здесь снега скопилось даже больше, чем в лесу, кроме того, из него торчали мелкие и крупные куски льда, в течение всей зимы сыпавшиеся с крыши хрущёвки. Передвигаться тут было практически невозможно, но острожными шагами девушка умудрялась каждый раз выбирать такое место для ноги и такую позу, что ни падала и сильно не проваливалась в сугробы. Но уже через шесть-семь метров высота завалов превысила высоту забора, и его чёрные прутья целиком скрылись под сугробами. Здесь девушка опрокинула тело вперёд, встав на снег уже не только ногами, но и руками. В таком положении, словно ловкая кошка или вёрткая ящерица, она довольно быстро «поскакала» по льдинам и снежным комьям, пока не достигла угла краснокирпичного здания школы — эта двухэтажная пристройка, очевидно, была столовой; с этой стороны у неё не было никаких окон на всём первом этаже, зато стена второго — одна сплошная линия стекла, через которое проглядывали пока пустые столы со стульями. Девушка оглядела пристройку и всё также на четвереньках подошла к идущей вверх вдоль стены трубе вытяжки, из которой лениво выходили облачка светлого пара — в недрах кухни, что должна была быть прямо под столовой, варился завтрак и пеклась свежая выпечка.
Что-то прозвучало — перекрыло шум проезжающих автомобилей, доносящийся откуда-то гул голосов… Звук человеческого голоса — звонкого, удивлённого, обращённого, видимо, к стоящей в позе сжавшейся перед сильным рывком кошки девушке в чёрном плаще. Не шевеля ничем лишним, она откинула голову назад и краем глаза посмотрела с вершины сугроба вниз. Удивлённое лицо ребёнка в цветастой шапочке, розовые щёчки и торчащая тёмная чёлка — сложно было сказать, мальчик это или девочка. Ребёнок был совершенно один, стоял в пустом тёмном дворе соседней со школой хрущёвки прямо перед валом снега и смотрел вверх на девушку. Через открытую дверь крайнего подъезда слышались неторопливые шаги — ну разве мог малыш дожидаться, пока его мама или папа спустятся, он, конечно, побежал вперёд навстречу холодному бодрящему воздуху улицы. И тотчас заметил странную девушку, что зачем-то забралась на кучу снега и стояла там на ногах и руках.
— Ты кто? Что ты делаешь? — вновь повторили розовые губки. Девушка не шевелилась и молчала, внимательно вслушиваясь в каждый доносящийся из уст ребёнка звук. Шаги из темнеющего проёма подъезда становились отчётливее — родитель вот-вот выйдет оттуда. А ребёнок задал новые вопросы, — Ты играешь? А почему ты босиком? Тебе не холодно?
В то мгновение, как человек показался из подъезда, девушка легко запрыгнула на трубу кухонной вытяжки и по ней взлетела на крышу пристройки. Малыш в восхищении запрыгал на месте, хлопая ладошками в вязаных варежках. В последний момент перед стремительным прыжком он успел заметить, как странная «тётенька» улыбнулась ему.
— Мама, мама! Тут тётенька-акробат на крышу школы заскочила! Вот с этого самого места! Она босичком была.
— Не придумывай…
* * *
Гул, какофония переполненных эмоциями голосов приближались, нарастающий звук перекрыл все остальные. Ещё чуть-чуть, и толпа вырвется на свободу. Кажется, что остановить эту стихию человеческого безумия невозможно никакими средствами, что она без труда снесёт со своего пути любые препятствия и рванёт дальше. Крики стали громкими, что из них в хаосе стали выделяться отдельные самые безумные, самые эмоциональные голоса. Там, за чёрными стальными дверьми, водоворот людских тел начинал скручиваться в тугую спираль, в поток которой вливались всё новые и новые дети. Ещё не захваченные общим движением, но уже зараженные общим порывом к свободе ребята жались по узким лавкам и вдоль стен; кто-то кого-то торопил, кто-то кого-то сбивал с ног, кто-то кого-то отталкивал прочь или, напротив, тащил на себя. Ещё несколько мгновений… Узкая прихожая стремительно заполняется… Стальная дверь под давлением наседающей толпы раскрывается во всю ширь, и ребятня, наконец, вылетает на чуть занесённые снегом ступени и валится на площадку перед зданием школы. Их радости нет предела — они вырвались из плена ненавистных уроков на волю, на воздух! Но это только первая волна, авангард. Следующий прорыв буквально за полминуты заполняется детскими телами всю площадку. Портфели летят в снег, начинается сумасшедшая игра — детские тела засиделись, а кровь разгорячённо несётся от морозного воздуха по жилам. Последние дни снега, когда он уже достаточно влажный, чтобы легко слипаться в снежки-крепыши, но ещё и не течёт — такая погода вряд ли продержится дольше недели. А ещё через неделю город облепят талые лужи. Найдётся ли ребёнок, который по своей воле упустит это прекрасное время перед вступлением весны в свои права? И найдётся ли школьник, который не будет с утра и до самого конца уроков ждать того момента, когда он в числе других рванёт играть на улицу? — Обязательно первый, обязательно впереди всех, чтоб первым же упасть лицом в сугроб, чтоб первым отправить портфель и мешок с лёгкой обувью в дальний полёт на самую середину занесённой снегом школьной клумбы, чтоб первым услышать ласковую ругань школьного охранника…
Они неслись, сломя головы, без шапок, в распахнутых курточках, на бегу размахивая шарфами. Неслись по воздуху десятки морозных белых комочков, попадающих на асфальт площадки, в стены школы или — когда бросок выдаётся особенно удачным — в чьё-нибудь красное от натуги лицо. И всё сопровождается не понятно к кому обращёнными возгласами, которые дети выкрикивают скорее для самих себя, ибо вражеский огонь снежками плотен, а у тебя в руках всего один снаряд, который надо умудриться как-нибудь кинуть так, чтоб поразить вон того высокого светловолосого мальчугана, который лепит такие большие снежки и метко забрасывает их в самую гущу наших рядов. И тут страшный визг — вражеский шпион, претворившийся своим, отправил маленькому снайперу целую гору снега за шкирку, и жертва теперь выплясывает у всех на глазах танец угря на сковородке. Но не долго наслаждается зрелищем предатель — сразу трое мальчишек и столько же девчонок волочат его к сугробу, раскачивают и на счёт три вместо того, чтобы кинуть шпиона, летят всей кучей в этот самый сугроб. А потом выкарабкиваются из него, плюясь снегом, и стягивая друг с друга куртки — морозный воздух уже не холодит их тела, а кажется жаром из открытой духовки. И это только начало игры…
Те дети, что запоздали с выходом из школы, получают возможность идти спокойным шагом и без давки миновать прихожую. В основном это девочки, милостиво пропустившие в обход всем правилам хорошего тона яростно стремящихся к снегу мальчишек, которые, выйдя из школы, цепочкой минуют резвящихся снежных воинов. И всё равно, ан-нет, да и зарядит кто-то снежком по ученицам, а они мило визжат и убегают, хотя на самом деле им такие «знаки внимания» очень приятны. А потом девчонки разбиваются на компании и бредут, лопоча о своих девчачьих проблемках мирового масштаба, во все стороны от школы — по домам, по гостям или по магазинам. Дружба школьниц в эти юные года особенно нежна и трогательна — девчонки держатся за руки, сжимают друг дружку в объятиях и могут даже ради шутки поцеловаться. А мальчишки, завидев эти ласки, гогочут на весь квартал и тычут пальцами. Барышни краснеют, визжат и опять убегают — а сами от души радуются сквозь смущение такому вниманию мальчишек, хотя и не все ещё понимают, почему это так приятно. А мальчики в свою очередь тоже не понимают, чего смешного в шуточных приставаниях одноклассниц друг к другу. Ещё не наученные быть серьёзными, уже могущие чётко ощущать разницу полов и солидарность с представителями своего пола, для детей этот возраст — самое счастливое время, когда глупость становится стилем жизни, а энергия юности так и бьёт ключом.
— Смотрите! Вертолёты летят! — прозвенел детский голос, перекрывая общий галдёж. Некоторые ребята замерли, задрали лица к небу.
— Дураки! — захохотал пацанёнок постарше, отправив сразу два снежка в так некстати остановившихся детей.
— Сам дурак. Смотри, вон летят.
Их было три, двигались медленно чётким строем на небольшой высоте со стороны озера по направлению к депо. Вертолёты были одинаковыми — не крупными, тёмно-зелёной окраски и с соосной схемой винтов. Гула двигателей слышно не было, но по мере того, как ребята перед школой затихали, он начал проступать сквозь звуки их возни и голосов. Машины миновали парк и начали удаляться от школы. Дети проводили странных в этом городе воздушных гостей взглядом до того момента, как они исчезли за линией строений на противоположной стороне улицы, начали перешёптываться, обсуждать виденное. В городе не было аэродрома, не было здесь и таких предприятий, которым бы мог понадобиться частный воздушный транспорт.
— Может, это военные вертолёты? — озвучил кто-то мысль, что сразу — как только аппараты были замечены — взбудоражила падких на эту тему мальчишек. Однако все знали, что никаких армейских баз поблизости не было — городок располагался в полосе редкого захолустья, что разделяла заселённые обжитые области с крупными городами.
— Не, наверное, это учёные пролетели, — такое предположение ребятню совсем не впечатляло, но выглядело очень даже правдоподобно — и даже младшеклашки это понимали. Собственно, пролёт над городом у исследователей мог выйти случайно, на самом деле их скорее уж интересовали леса да болотца в ближайших окрестностях.
— Говорят же, что лет сто с лишним назад какой-то богач-фабрикант заставлял своих крепостных торф добывать, а сам потом его продавал дорого государству. Он на этом состояние сделал — так бы и помер в золоте, но пришли революционеры и его расстреляли.
— Балда, не было такого. Ты всё придумал.
— Да мне брат старший рассказывал! А он уже в институт поступил.
Босая девушка в чёрном плаще, вот уже несколько часов просидевшая на ледяной крыше главного здания школы, куда перебралась со столовской пристройки, тоже заинтересовалась вертолётами. Она внимательно проследила за траекторией их движения; с высоты ей было видно, что машины, зайдя за линию железной дороги, сделали резкий поворот и двинулись примерно вдоль рельс в том направлении, откуда девушка пришла в этот городишко. Люди, бывшие в машинах, явно выбрали такой курс не просто так. Слаженность и синхронность их действий выдавала в пилотах настоящих профессионалов, привыкших выполнять чёткие приказания — очевидно, это были военные, и они что-то там выискивали, в том районе города. Зрение девушки отличалось особенной остротой, поэтому она без труда обнаружила ещё одну такую вертолётную группу, что облетала поля вокруг города по их крайней с лесами границам. Однако вся эта возня происходила слишком далеко, а потому девушку мало волновала. О том, что город оказался окружён и отрезан от внешнего мира, она догадывалась уже давно, и подобные «авиационные шоу» ей в качестве подтверждения совсем не требовались. Армия пока что явно не собиралась заходить в жилые районы, надеясь разрешить ситуация самым тайным и незаметным образом. И босой девушке это было только на руку — её живот сводили сильные судороги, которые она подавляла усилием воли, внутри скапливалась, сжималась и разрасталась раскалённая масса, жар которой, казалось, доходил до самых кончиков волос девушки. Для завершения процесса ей требовалось всего лишь несколько часов. Девушка вздохнула и снова прижалась всем телом к ледяному покрытию крыши, практически слившись с нею благодаря своему чёрному плащу.
Не прошло и пяти минут, как девушка вновь зашевелилась — встала на колени, руками упёрлась в низкий поручень крыши и вытянула голову в направлении одной из ведущих прочь от школы тропинок. Она нашла, что искала. А вот военные понятия не имели о целях и мыслях девушки, иначе бы не просто тайком оцепили городскую территорию, но сразу бы ввели здесь чрезвычайную ситуацию и перевернули бы вверх дном каждую квартиру каждого дома, чтобы как можно скорее найти её. Девушка в несколько прыжков добежала до противоположного края главного школьного корпуса, откуда привлёкшая её тропа уходила через дворы в самую гущу «старого города». Девушка ждала только минуту, когда из-за угла обойдённой стены появилась компания из трёх мирно болтающих девчонок. Они спускались в низину, занимавшую самую середину этого квартала, по пути рассказывая друг другу что-то смешное. Девушка долго следила за ними со своей позиции, но когда школьницы удалились на порядочное расстояние, спрыгнула с крыши здания прямо на землю — в сугроб. Она могла бы нагнать девочек за пару секунд, но на тропинке были и другие люди — учащиеся и даже несколько взрослых. Осторожно, почти закопавшись под снег, которого здесь — позади основного здания школы — скопилось до неприличия много, она следовала по пятам этих хохотушек. Сегодня в жизни одной из них должно будет случиться нечто прекрасное — и девушка ожидала того момента, когда она сможет сделать ей свой волшебный подарок — самое ценное, что только есть на свете, и чего так боятся глупые военные и политики. Глупые, уродливые люди!

 Отправлено: 01.01.14 21:41. Заголовок: Школьницы шли, а бос..

Школьницы шли, а босая девушка, превратив свой чёрный и потому чересчур выделяющийся на фоне белого и грязно-коричневого в местах, где его сгребли дворники, снега плащ в какое-то подобие шеста или копья, шмыгала между сугробами и стоящими машинами, чтобы не потерять учениц из виду. Но вот их дружная компания распалась — и на одной развилке тропок все три отправились в разных направлениях. Самая высокая девочка, одетая в потрёпанное, но ухоженное и очень чистое пальтишко, пошла по узкой косой дорожке в просвечивающие между розовой и зеленовато-голубой трехэтажками хрущёбы. Другая — маленькая, пухленькая и, похоже, самая весёлая — хохотушка, каких мало — вприпрыжку полетела по скользкому тротуару к ближайшему подъезду, но, не добежав до двери метра три, плюхнулась на вооружённую толстенным ранцем спину на замёрзшем водоподтёке, залилась звонким ясным смехом и тотчас ловко вскочила на ноги. Последняя девочка с длинными светлыми волосиками тоже медлить не стала и быстренько засеменила тонкими ногами в белых детских колготочках по дорожке из бетонных плит, прикрывавших какие-то трубы.
Именно эта девочка интересовала босую девушку, вся одежда которой после исчезновения закрывавшего практически целиком всё тело плаща заключалась в небольших чрезвычайно коротких чёрных шортах — даже грудь девушки не имела никакого покрова, сверкая розоватыми бугорочками сосков. Была и ещё одна странность в этой девушке, которая до того не была заметна из-за плаща — из места внизу спины, где у людей должен быть крестец, у неё выходил тонкий «хлыст» хвоста длиной почти метр. Он был чёрным и словно бы продолжал позвоночник, который каким-то неведомым образом продолжался и вне тела — чётко выделялись позвонки-сегменты, по бокам которых росли плоские шипчики, он мерно извивался и раскачивался из стороны в сторону как у кошки, когда что-то её беспокоит. Внешний вид девушки пугал и отталкивал, но в то же время не был лишён некоторой притягательности — её похожие на свисающие цветы волосы, красноватый оттенок глазной радужки, бледность кожи и чёрный сегментированный хвост создавали образ странного, обращающего на себя внимание существа.
* * *
— Привет-привет! Кто дома?.. Ник-кого!
Светловолосая девочка прыжком перенеслась через порожек дома и крутанулась на низеньких каблучках сапог. Половик, постеленный у входа, свёзся набок и перекосился, но девочка не обратила на это никакого внимания. Она быстро избавилась от тужурки и сапожек и побежала в ванную комнату, по пути стягивая свитер. Он, а затем и остальная школьная одёжка, полетели на стоящий сбоку коридора диван, накрывая подглядывающего одним скучающим глазом пса слой за слоем.
— Привет, Бобо! — махнула ему ладошкой девочка и в одних белых трусиках забежала в ванную, сверкая весёлыми пятками. Дверь с хлопком закрылась, и из-за неё послышалась смесь из звука льющейся воды и мурлыканья умывающейся школьницы.
Это был её домик, построенный почти 15 лет назад отцом на деньги, вырученные от продажи никому ненужного хлама с оказавшегося заброшенным советского завода радиодеталей. Когда-то он начинал как молодой преуспевающий инженер, быстро освоившийся в коллективе и ставший другом практически каждому работнику предприятия. Госзаказы поступали один за другим, так что вкалывать приходилось неимоверно много — зато и зарплата соответствовала такой занятости и ответственности. Потом по предложению отца девочки управляющим было составлено письмо с запросом обновления устаревшего и уже частично неисправного оборудования на адрес обкома, которое подписали все сотрудники завода. Однако, не сложилось. В какой-то момент заказы перестали поступать, а ещё немного погодя грянул распад СССР, остановивший деятельность завода навсегда. Люди разбрелись, разъехались, и в эпоху, когда заработок в столь отдалённом провинциальном жилом пункте честным образом стал практически невозможен, несколько человек вернулись в заколоченное здание завода, чтобы вынести оттуда всё, что смогут. Отец был среди них наряду и с бывшим управляющим. Оба они получили достаточные суммы с продаж, чтобы отстроить замечательные коттеджи с собственными садовыми участками, но руководитель мечтал уехать в столицу и звал туда отца девочки. Но тот отказался, и так друзья расстались. Вначале они пытались переписываться, но вскоре бывший управляющий попался на какой-то мелкой афере с просроченными консервами и попал за решётку. Вскрылся источник его средств — и срок заключения возрос в десять раз. Семья же девочки — её папа, мама и старший братик — спокойно жили в родном городе и не спешили куда-то уезжать.
Правда, два года назад брат закончил школу и отправился в ближайший крупный город, где поступил в престижный университет. По наказу своих родителей он там же подыскал себе работу и вскоре обосновался в снимаемой комнате коммунальной квартиры. Младшая сестра сильно скучала по нему, но любимый братик обещал каждое лето возвращаться к ней. В прошлом году он обещание сдержал, проведя в доме родителей больше полутора летних месяцев, поэтому с наступлением весны светловолосая девочка чувствовала себя всё счастливее и счастливее. Она с замиранием сердца считала проходящие дни, ждала лета, ждала приезда сильного и доброго братика. Её радость постепенно возрастала вместе с нетерпением, так что девочке самой казалось, что она вот-вот взорвётся и ракетой отправится в полёт над городом — ей даже сон однажды такой привиделся. Она рассказала своим любимым подружкам из школы о нём, но они только посмеялись, из-за чего девочка два дня на них дулась, пока озорницы, видя, что их избегают, не подловили её по дороге домой и не защекотали буквально до слёз — так подружки и помирились.
Вспомнив о недавно пережитой щекотке, девочка поёжилась. Подружки тогда как-то просунули руки ей под свитер и зверски щипались подмышками, пока у бедняжки не выступили от смеха и визга слёзы на глазах. А потом они извинились за насмешки над любовью девочки к брату, а она и сама уже не хотела больше продолжать обижаться — и только не знала, как первой разговор после ссоры завести. Вот так всё тогда и решилось.
— Ты опять ковёр свезла! — раздражённый голос вернул задумавшуюся было девочку к реальности. — Да что ты всё носишься, как ненормальная. Всё сбиваешь, свозишь… А это ещё что такое?! Зачем Бобо одеждой закидала? Тебе что, повесить лень?
Девочка хихикнула и показала двери, из-за которой доносилась ругань, язык:
— Извини, мамочка! Я поскорее умыться после школы хотела.
Ей всегда было до жути смешно, когда родители начинали её выговаривать. Но больше всего девочку забавляло то, что ни мама, ни папа упорно не могли понять, что их брань и упрёки только развлекают весёлую дочку. Нет, конечно, она не желала специально злить семью, но часто у неё это получалось случайно. Как сегодня, например, — девочка поздоровалась на входе в дом, но тогда ей почему-то никто не ответил, и она решила, что она тут одна. Смела коврик своим прыжком внутрь, кинула одежду куда попало — всё равно до прихода родителей бы успела привести дом в порядок. А тут на тебе — мама просто не услышала её приветствия, не ответила, но как дочь стала умываться — явилась, не запылилась.
— Это называется «закон подлости» пробурчала своему отражению в зеркало девочка и опять хихикнула. — Ма-ам! Прости!
Она прошлёпала босыми ножками к двери и распахнула её. Навстречу вместе с волной свежего морозного воздуха на её полуголое тельце накинулись взгляды не только мамы и самого ленивого во всём мире пса Бобо, но и ещё двух маминых подруг. Девочка заалела и тотчас отступила обратно в ванную, захлопнув дверь. А оттуда обидно послышался безудержный хохот в три голоса.
— Стесняется… Было бы чего… — сквозь смех воскликнула мама, и все прыснули ещё сильнее.
— У меня есть. Я уже не маленькая… — пробурчала себе под нос девочка, старательно ощупывая только зарождающиеся титёшки. — Скоро уже надо будет лифчик одевать в школу. Совсем как маме на работу, — заключила она напоследок и стала обматывать себя сверху полотенцем.
* * *
Хвостатая девушка остаток дня провела зарывшись с головой в один из сугробов напротив казавшегося уютным белого коттеджа, в который вошла нужная ей девочка. Тонкий слух временами выхватывал из приглушённых звуков людской жизни шум вертолётных двигателей — машины проносились в основном только по периметру жилых районов, не заходя в воздушное пространство над самим городом. Но с каждым пролётом они становились всё «смелее», пока, наконец, примерно за час до наступления темноты не вторглись в самый центр «старого города». Теперь машин было уже не меньше дюжины, и свой изначальный порядок группами по трое они разбили на отдельные вертолёты, постоянно кружащие над кварталами. От их вида жителей стала охватывать нервозность, постепенно переходящая в открытое беспокойство:
— Да что они тут летают? Кто они такие и что им тут надо? Эй, кто-нибудь в курсе?
Тревога только усилилась, когда в город одновременно с двух сторон въехали колонны армейских транспортов с солдатами. Всё усугублялось тем, что никто толком ничего не мог сказать, а новоприбывшие военные на вопросы отвечали только молчанием. Наконец, администрация города в лице мэра выступила с официальным заявлением о произошедших в нескольких местах крупных проседаниях почвы, оползнях, повредивших автомобильные трассы и разрушивших железнодорожные пути. Также в этих местах наблюдаются выходы на поверхность природного газа. Впрочем, самому городу это ничем не угрожало, но пару деньков придётся пожить в полной изоляции и потерпеть присутствие военных. А вертолёты, само собой, заняты дополнительным картографированием местности и составлением геологической карты прилежащих территорий, которая поможет как можно быстрее устранить возникшие из-за внезапного природного катаклизма проблемы. После таких слов недовольство в народе осталось, но в целом все начали успокаиваться, а предмет злобы с вертолётов и солдат начал постепенно смещаться на матушку-землю с её неожиданными сюрпризами. Впрочем, многих устраивало уже то, что электроснабжение и телевещание не прекратилось.
Девушка наблюдала. Как в дверь белого коттеджа входили люди — три женщины, потом один мужчина, выходили — две из пришедших ранее женщин, включался и выключался свет в окнах, в течение часа из каминной трубы тонкой струйкой вытекал дымок. Несколько раз в мелькавших в освещённых окнах трудноразличимых силуэтах девушка узнавала нужную ей школьницу.
Город засыпал. Люди пропали с тротуаров, автомобили покинули дороги, светлые огни окон один за другим гасли, тишина охватывала этот своеобразный маленький мирок. И только вертолёты всё ещё где-то кружили, своим гулом навевая только тоску и уныние. С приходом ночи пришла метель — её никто не ждал и никто не обещал, она просто наступила, резко, неожиданно, как и подобает величественной силе планеты. Ветер ударил по улицам стеной колючего снега, деревья жалко колыхались в этом буйстве стихии. Наконец, струи льющегося с небес снега сплошным покровом встали поперёк домов, так что с одной стороны улицы не было видно противоположной. И тогда стало по-настоящему тихо и холодно — вертолёты не рискнули продолжать своё патрулирование в таких условиях и были вынуждены отступить. Да и что могли бы они увидеть в такой белой мгле?
Девушка вынырнула из своего снежного укрытия и распрямила по-кошачьи гибкое тело. Сверкнуло голубым «копьё» с узором из переплетающихся спиралей, и чёрной тенью плащ вновь окутал хвостатую девушку, прикрывая её почти полную наготу. Глаза девушки сверкали красным, и эти несущиеся ей прямо в лицо с невероятной скоростью стены снежной пыли нисколько не мешали разглядеть в мельчайших деталях возвышающийся впереди коттедж. Свет в его окнах погас, люди внутри, должно быть, спали. Девушка ещё раз сверилась со своими ощущениями — как практически завершённое внутри её тела ядро оформляется в свою конечную форму, как волнообразная судорога внизу живота постепенно продвигает его вперёд по каналу к выходу наружу. Процесс, длившийся многие дни и отнявший у девушки немыслимое кол-во сил, завершался. Боль утихала, сквозь неё всё отчётливее прорывалось биение жизни. Восхищённая проделанной работой, стоящая в одиночестве на ночной улице девушка улыбнулась сама себе — вот-вот, через несколько мгновений, этот мир увидит что-то совершенно новое, чего доселе не было, что никто никогда не видел — и как же прекрасно это будет! Она не сомневалась в правильности своего решения, она лишь наслаждалась моментом, оттягивая развязку. То, что сейчас находилось в её животе — ядро — ещё не было по-настоящему живым, капля за каплей жизнь в него вливала хвостатая девушка. От этого она сильно ослабла и плохо контролировала свои движения, поэтому для неё так важно было не попадаться на глаза военным до того, как ядро не найдёт своё место. Именно это и должно было случиться через несколько минут.
Ориентируясь по запахам, ночному зрению и интуиции, хвостатая девушка сразу определила комнату, в которой должна была спать светловолосая девочка. Она располагалась на втором этаже и имела всего одно окно, выходящее в сад позади коттеджа. Поэтому первым делом стоило обойти дом. Забор не был препятствием для ловких, сильных и быстрых движений девушки, она перемахнула через него одним рывком и сразу приземлилась в проём между ним и боковой стеной здания. Несколько шагов — и девушка вышла на огибающую садовый участок дорожку из мелкой гальки. Она пошевелила пальцами босых ног, тем самым поворошив камешки, и ладонью провела по кирпичному заднему фасаду, почувствовала исходящие от него тепло и запах человеческого обиталища.
В пропитанной валящимся снегом темноте что-то задвигалось, заурчало — девушка знала, что это второй пёс этого семейства, охранник, живущий в будке в саду, она обнаружила его присутствие уже давно, но животное, кажется, только сейчас увидело чужака на своей территории. Ему надо было поднять лай — так пса обучали, — разбудить хозяев, чтобы те прогнали нежданного гостя. Только пёс не лаял, лишь настороженно урчал. Он не мог понять, и потому растерялся. Впервые в своей блохастой жизни он видел что-то, что не вписывалось в его собачьи представления о мире. Как вообще могло существовать такое существо, что сейчас стояло всего метрах в двух от него? Потом пёс попятился — его инстинкты хищника взбунтовались против своего хозяина, даже дыхание замерло, а нижняя челюсть безвольно свисала вниз. Непутёвый охранник вдруг испытал такое лютое отчаяние, что попытался взвыть просто ради того, чтобы хозяева пришли и убрали отсюда то, что на него равнодушно смотрело сейчас красными сияющими глазами, но воздух замер в горле и наружу вырвался лишь с жалким тихим хрипом. Пёс осел и, деморализованный окончательно, забился из последних сил в угол своей конуры, где и замер, боясь шевельнуться. Должно быть, ему девушка виделась богом, сошедшим с небес. Впрочем, пёс почти что угадал.
Девушка вздохнула. Она понимала, что напугала псину на всю ночь вперёд, и даже немного жалела об этом. Глупое и наивное зверьё она нежно любила, но животные девушку избегали из странного отторжения, что вселял в них её образ. Но она могла и практически слиться для них с окружающим миром — тогда животные переставали замечать её присутствие. Поэтому и сейчас, чтобы не запугивать пса дальше, она «исчезла» для его органов чувств. Но даже так вряд ли до утра невезучий охранник рискнёт высунуть нос из своего укрытия. А, быть может, он просто уснёт и продрыхнет до вечера следующего дня. В лесу девушка поддерживала эту свою «незаметность», но в городе пришлось отказаться от неё — она и так почти обессилила и была на грани потери сознательности действий.
Хвостатая девушка вновь сделала то кошачье движение, которым запрыгнула утром на здание школьной столовой, взмахнула хвостом в воздухе и беззвучно уцепилась за оконный карниз второго этажа. Теперь её от комнаты светловолосой девочки отделали лишь два ряда оргстёкол — хрупкая и ненадёжная защита. Лёгкий хлопок — чёрный плащ сжался, как будто бы растёкся в воздухе в тонкую линию, побелел, вновь превратившись в спиральное «копьё». Его мерцающим голубоватым светом остриём девушка вырезала часть стекла и открыла себе путь в дом.
Девочка мирно спала. В обстановке её уютной комнатки преобладали светлые пастельные тона, само одеяло выделялось мягким розовым пятном на фоне белой простыни и раскиданных по подушке длинных светлых волос. Одна рука спящей безвольно свисала через край кровати и, следуя сновидениям своей хозяйки, время от времени шевелила пальчиками, словно пытаясь схватить что-то и удержать. В эти моменты девочка тихо вздыхала и вжимала сильнее головку в подушку. Весёлая и прыткая, девочка даже во сне, похоже, не могла успокоить свои ножки, что жаждали движения, пихались и пинались, пока не скинули с себя одеяла; оно теперь лежало поперёк кровати, заканчиваясь на уровне коленей спящей, а своим концом уже лёжа на ковровом полу комнаты с рисунком из коричневых бабочек. От волны уличного морозца, когда незваная гостья проделала широкую дыру в стёклах, девочка мурлыкнула, зашевелилась, вся свернулась в комок, но затянуть обратно в тепло белые босые ножки в розовых пижамных штаниках не смогла, лишь только ещё по-детски неуклюжие пальчики инстинктивно поджала, да втянула головку в плечи так, что она практически съехала с подушки вниз.
Мягкими беззвучными шагами хвостатая пришелица подошла к школьнице и внимательно осмотрела её. Она обратила внимание на темп и глубину дыхания, микроскопические движения мышц, изучила реакцию тела на холод — мурашки ещё не выступили, но подача крови к коже несколько возросла. Затем девушка наклонилась к самому лицу спящего ребёнка, вгляделась в него и, не отрывая взгляда, опустилась перед кроватью на колени. Сегментированный хвост вырвался из-под плаща (спиральное «копьё» превратилось в него вновь) и взволнованно забился в паре см над напольным ковром. Плащ разошёлся вдоль спины, и через разрывы потянулись чёрные и красные «ветви»; они переплетались, собирались в узлы, уплотнялись, вытягиваясь всё дальше и выше. Наконец, от двух основных тёмных с красными прожилками «столбов» во все стороны брызнули тонкие чёрные нити. За несколько секунд они заполнили всё пространство комнаты и окружили подобием сетки из своих переплетений лежащую на кровати девочку. Со стороны эта сцена казалась порождением кошмаров — юное создание лежало и тихо постанывало во сне, а концы «нитей» медленно приближались к нему со всех сторон. Девочку в случае чего некуда было бы отскочить, отбежать — да она даже рукой не могла подвигать, не наткнувшись на тянущиеся к ней щупальца. Их цвет был не просто чёрным — это была густая чернильная тьма, жёсткая и упругая, что-то живое, хищное и опасное. Сейчас юное тело будет проткнуто, разорвано, раздавлено, рассечено и сожрано… Но в миллиметрах от кожи чернильные «нити» замерли, затем утончились до едва заметных поблёскивающих волосков-игл, которые осторожным мягким касанием легли на открытые участки девочкиного тела — лицо, шею, кисти рук и ступни. Эти волоски шевелились, протягивались по коже всей длиной или вдруг резко кололись, вибрировали на одном месте; они обследовали и изучали, ощупывали и осматривали. Школьница глаз не открывала, но вдруг опять застонала и замурлыкала, дёрнулась всем телом; должно быть, этот «массаж» даже сквозь сон чувствовался ей щекоткой. А «нити» пошли дальше — осторожно пролезли за шиворот пижамной рубашки, вошли в рукава и штанины. Сеткой прямо под одеждой они покрывали всё тельце своими сенсорными волосками.
Девушка была крайне осторожна, ей не хотелось будить школьницу. Поэтому действовала она так медленно, ограничивая кол-во и частоту прикосновений к телу тем пределом, который, как ей казалось, не должен был чересчур взбудоражить нервную систему ребёнка. Да, реакция как на щекотку давала о себе знать, но пока что она не грозила резко привести девочку в чувства. Но на всякий случай в любой момент девушка была готова отдёрнуть разом все щупальца и нырнуть под кровать. Продолжая поверхностное обследование организма светловолосой школьницы, она следила и за дыханием, и за сердцебиением — и ничто пока скорого пробуждения не предвещало. И всё-таки пульс слегка участился, когда спящая вздохнула и хихикнула второй раз, перевернувшись на спину и вытянув ноги с теперь растопыренными пальчиками по всей длине кровати. Долго продолжаться это не могло, но, по сути, хвостатая пришелица уже получила достаточно информации о лежащем перед ней человечке. — Можно было отступать. Чернильные «нити» как появились из спины странной девушки, так и втянулись в неё обратно — быстро, совершенно беззвучно; разрез в плаще также сам собой сомкнулся.
Медлить больше было ни к чему — всего минуту назад ядро в матке девушки, наконец, достигло зрелости и сейчас преобразовывалось на основе собранной сенсорными щупальцами информации. Когда волоски прикасались к поверхности кожи, они анализировали огромное кол-во факторов и показателей, благодаря чему сейчас девушка располагала исчерпывающими знаниями обо всём организме ребёнка. Никакой медицинский осмотр даже близко не мог бы приблизиться к той точности, которую реализовывали сенсоры чёрных щупалец — фактически, ими было исследовано и оценено состояние каждой отдельной клеточки всего тела. И теперь выращенное девушкой ядро могло идеально сымитировать ткани именно этого организма. Абсолютный паразит — нет, абсолютный мутуалист!
Хвостатая девушка поднялась с колен и подошла к ведущей из спальни двери. На левой руке её проявилась тонкая красная полоска, затрепыхалась, отрываясь от поверхности тела, и растаяла в воздухе. Странный малозаметный аромат, который сквозь щели дверного проёма начала заполнять коридор, а затем и остальные комнаты в доме. Органическое вещество, родственное феромонам, — его воспринимает не столько собственно обоняние, сколько дополнительная обонятельная система. И это сработало. Всегда сонный ленивый громадный пёс Бобо настороженно поднял голову и, принюхавшись, залаял от накатившего на него страха и чувства присутствия ужасного врага — хищника, убийцы. Он вскочил с дивана, принялся носиться по прихожей, но ступить на лестницу второго этажа не решался, а только до хрипоты лаял с рыком и подвыванием. Не прошло и минуты, как из своей спальни выбежали встревоженные странностями поведения домашнего любимца родители девочки. Они, конечно, никакого чужеродного запаха не заметили, т.к. предназначен он был только для собаки. Взрослые видели, куда выпученными глазами смотрит Бобо, и не задумываясь бросились вверх к комнате дочери.
Шум внизу разбудил и её. Только что её снилось, как задорные подружки вновь щекотали её, а сразу после пробуждения она поняла, как на самом деле она замёрзла. Втянув ноги и руку под одеяло, она приподнялась на кровати, чтобы позвать маму и папу, но как раз тут они и сами со спешкой вошли в комнату дочери.
— Что случилось? — одновременно спросили друг у друга девочка и её мама.
— Это с окном что такое? — произнёс отец, обходя кровать и подходя к испорченным стёклам. — Что тут такое произошло? — Но никто ничего не знал и не мог сказать. — Бывает же… Были, говорят, случаи, что шаровые молнии в стёклах дыры выжигали… Ну, других вариантов у меня точно нет… — через минуту заключил он.
— Ладно, солнышко, ты не замёрзла?
— Немножко только.
— А ничего не видела?
— Нет, я только сейчас проснулась… А что это Бобо так раскричался? Он так не лаял с того случая, как увидел мышь.
— Это он нас и разбудил… Не знаю, может, молнию и почуял.
— А она уже улетела?
— Конечно, солнышко, не бойся. Она бы светилась. Пошли, поспишь сегодня с нами. Горячего чая с молоком не хочешь? Согреешься. А завтра папа всё починит. Правда, папа? — улыбнулась мама — женщина средних лет с мягким голосом и такими же волосами и глазами, как её маленькая дочка.
— Клянусь! — притворно отдал честь глава семейства — немного долговязый мужчина интеллигентного вида с «аристократическими» усиками и забавно топырящимися ушами.
Девочка успокоилась, кивнула на предложение попить тёпленького и спустила белые босые ножки на ковровый пол.
Грянул удар, от которого кровать перевернулась в воздухе, пролетев над самой макушкой девочки, ветром красивым волнистым флагом разметав распущенные волосы. Стена в месте столкновения с кроватью треснула, разбился выключатель света. В его мгновенной голубой электрической вспышке бледной тенью отец стоял, сгорбившись, вверх ногами на потолке — момент стремительного движения, вырванный из самого движения, один кадр жизни. А над полом висела девушка с сияющими смесью красного, оранжевого и розового глазами и волосами, похожими на цветы, в одних маленьких чёрных шортах, над которыми знаком вопроса стоял хвост, и чья вытянутая вперёд рука застыла, словно в жесте приветственного взмаха. Мгновение — прекрасное, окрашенное каплями крови, несущимися через всю комнату; фейерверк жизни. А девушка радостно улыбалась, потому что для неё это был танец, не ограниченный рамками гравитации — пол, стены, потолок — она с лёгкостью могла воспользоваться любой из этих поверхностей для своих стремительных и точно рассчитанных движений; зрение позволяло видеть сквозь темноту также хорошо, как и при свете дня, а сенсорная система электромагнитных полей буквально читала процессы в организмах людей — какая мышца и в какой степени напряжена, как бьётся сердце и ещё много чего.
В наставшей темноте последовательно прозвучали звуки ещё двух ударов — вначале грузное падение, затем только мягкий шлепок. Кровать тоже с грохотом рухнула на ковёр. Мать, до этого от неожиданности и вида летящей почти что на неё кровати отступила обратно в коридор второго этажа, но сейчас вбежала обратно, освещая ручным фонарём детскую спальню. Шокированная девочка за всё это время ни разу не двинулась с места, замерла посреди комнаты, смотря в её дальний угол. А там лежал её отец. Он смешно извивался, кашлял и харкал кровью. Правое плечо как-то странно сместилось вниз, наседая на грудь. Над раненым возвышалась хвостатая девушка вновь без плаща и спокойно смотрела на его корчи. Затем пришелица, не обращая никакого внимания ни на присутствующих здесь остальных людей, ни на падающий на неё свет светодиодного ручного фонаря, наклонилась и встала на четвереньки над главой семейства. Словно дикий хищник, она вонзила зубы ему в бок шеи — хрип усилился, а потом затих, — дёрнула, потянула на себя. Когда девушка вновь подняла голову, изо рта её свисал порядочный кусок плоти, которую она быстро втянула в себя почти не пережёвывая. За первым — добивающим — укусом последовал новый, ещё один…
Вначале девочка подумала, что она всё ещё спит, затем все мысли исчезли и вовсе. Бесстрастно взирала она, как убивают её отца, как его тело разрывают на части и пожирают. И постепенно всё отступало в какую-то странную спокойную тьму, из которой веяло теплом и уютом. Если бы девочка могла сейчас соображать, то, наверное, решила бы, что умирает от остановки сердца, и так выглядит для человека момент, когда мир отпускает его. Всё удалялось — видения, звуки, ощущения, мысли, даже эмоции, только тьма наседала со страшной силой. Она отняла у девочки ноги и руки, затем тело, шею и, наконец, голову. Она осталась без всего, что до этого считала собой, но всё равно продолжала падать в темноту. Её течение уносило её, и девочка этому не сопротивлялась. Кто-то когда-то говорил про свет в конце туннеля, про ангелов и встречи с умершими — но тут действительно просто ничего не было. Полёт, полёт… без начала, без конца и без чувства течения времени — может, он продолжался уже час, может — год, или всего лишь долю секунды. То, что было раньше — школы, снег, подружки, домик, родители — одним словом, жизнь — уже не имело никакого значения. Девочка забыла обо всём, даже о самой себе…
Но тьма взбунтовалась. Словно пятна на засвеченной фотоплёнке через безобразно яркие и контрастные цвета проступили очертания детской комнаты, наполненной тошнотворным запахом крови. Крови её отца. С того момента, как девочка «умерла», ничего не изменилось — пришельца спокойно питалась в углу свежим мясом, сквозь дыру в окне дул ветер, принося с собой крохи снежной пыли, белые босые подошвы ощущали мягкость тёплого шерстяного ворса ковра. Но тут толчок, вернувший девочке ощущение собственного тела, повторился с новой силой, и, повинуясь ему, она полетела через половину своей разгромленной спальни в коридор второго этажа. Мать тащила дочь, держа за руку лёгкое безвольное тельце, прочь отсюда — вниз по лестнице через прихожую на улицу. Трясущиеся руки женщины нащупали в темноте ключ и повернули его. Однако открытая входная дверь оказалась не дорогой к спасению, а тупиком, ловушкой, отрезающей последние шансы выжить. — Прямо за ней в тот же самый момент, как щёлкнул замок, приземлилась и хвостатая пришелица, по подбородку которой стекала тонкая струйка человеческой крови.
Девушка сразу оценила время, которое потребуется матери с дочерью, чтобы добраться до выхода — и его было вполне достаточно, что она могла выбраться через дыру в окне на крышу коттеджа, пробежаться по ней и спрыгнуть прямо на крыльцо. Чёрный же вход вёл в сад за домом, а потому — понимала пришелица — вряд ли беглецы кинутся к ней. Да ежели и кинутся, то только ещё сильнее загонят себя в тупик. Выхода не было, сбежать не представлялось возможным. Девушка даже рассматривала вариант, что в доме окажется огнестрельное оружие, но и этого сильно опасаться не приходилось. Но, конечно, ни о каком оружии и речи не шло — женщина просто медленно отступала обратно в глубь прихожей, обняв светловолосую дочь с остановившимся взглядом за сейчас казавшиеся особенно хрупкими дрожащие плечики. Сейчас можно было лучше всего видеть, насколько они были похожи — даже не как мать и дочь, а как сёстры-близнецы, лишь разошедшиеся вдруг в возрасте лет на 20. В свете от горевшей в прихожей лампы за спинами людей можно было разглядеть и пса Бобо, уже настолько ошалевшего от охватившей его паники, что сейчас он просто скули и порой визжал, крутясь в дальнем углу на одном месте — ему так хотелось отступить ещё хоть на шажок от внезапно ворвавшейся в его спокойную сонную и сытую жизнь ужасной хвостатой девушки, и от бессилия сделать это бедолага просто не находил себе места.

 Отправлено: 01.01.14 21:42. Заголовок: Медлить девушка не с..

Медлить девушка не стала. Она опять приняла позу кошки на четвереньках и прыжком сократила разделявшее её и женщин расстояние до пары десяткой сантиметров. Сейчас её интересовала мать девочки, а ещё не она сама. Но женщина, по-видимому, решила иначе и, что есть сил, отшвырнула дочь в бок; девочка поскользнулась на паркете и боком упала на трюмо. Здесь в графинах с водой стояли свежие цветы — все они полетели на пол, разбиваясь и разбрызгивая вокруг воду. Звон и водяной «душ» резко привели девочку в чувство. Она растерянно повернула личико к матери, ища поддержки и всё ещё не понимая серьёзности ситуации. Вдоль левой щеки наливалась кровью царапина, оставленная осколком одного из графинов. Хвостатая девушка из-за такого поворота событий остановила готовящийся бросок снизу вверх и замерла, оценивая степень ранений девочки — ей совсем не хотелось, чтобы та сильно пострадала, т.к. тот прекрасный — лучший во всём мире — подарок, что девушка так долго вынашивала в своём чреве, подарить серьёзно пострадавшему человеку не получилось бы. Мать, заметив замешательство врага, напала первой — просто опрокинулась сверху на по-кошачьи стоящую на полу пришелицу и руками вцепилась что было силы ей в волосы и шею, ногами пытаясь обвиться вокруг её ног. Она прекрасно понимала, что, скорее всего, погибнет, но, возможно, это бы дало шанс дочери избежать её участи — она делала это ради неё.
— Беги!! — надрываясь закричала она. Светловолосая школьница, мало что соображая, побежала. Она ждала совета от любимой мамы и сейчас получила его. Шок застилал ясность сознания, поэтому того, что мать сейчас рискует своей жизнью, она не понимала — но, возможно, так было и к лучшему, иначе бы девочка попыталась вытащить её из беды, а не побежала прочь.
Пару секунд хвостатая девушка не сопротивлялась. Та сила, которой обладала женщина даже в состоянии некоторого аффекта, была для неё абсолютно безопасна. Напротив, приложи некоторое усилие она — и удержать её женщина не смогла бы. Однако это могло бы покалечить мать девочки, а для пришелицы она также представляла немалую ценность. Медленными плавными движениями девушка подтянула ноги, вытащив их из тисков женщины, руками растянула удушающий захват шеи; сложнее всего было оторвать уцепившиеся за «цветочные» волосы пальцы левой руки, но и с этим она справилась за пять секунд, одним осторожным нажатием сломав женщине два пальца — невелика потеря, в случае непредвиденных обстоятельств она вполне готова была даже вырвать матери девочки один глаз, а это куда большая травма, тем более незаживающая. Мать ещё раз кинулась было на ту, кого считала самым ужасным чудовищем, но была поймана и легко опрокинуты на паркет, где рассыпавшиеся по всей прихожей осколки цветочных графинов сразу в нескольких местах впились ей в спину. Но и сейчас женщина сдаваться не собиралась — с пустым упорством она обхватила обе ноги пришелицы, с безумной улыбкой что-то неразборчиво шептала:
— Я вкусная… съешь меня… девочку оставь… она для тебя мала… я тёплая, живая… съешь меня…
Девушка прислушалась, внимательно проанализировала произнесённые слова и те интонации, с какими они звучали. То, что такое поведение женщины было продиктовано отчаянием — как поняла пришелица, — её успокоило; было бы гораздо хуже, тронься от шока этот человек головой по-настоящему — по сути, это означало бы его негодность к уготованной ей функции охранника. Значит, теперь можно было приступать к самому главному, из-за чего, собственно, девушке и пришлось убить отца девочки и обезвредить её мать, — к священному ритуалу дарованья жизни.
* * *
Метель улеглась, но снегопад продолжался. Снежинки, до того напоминавшие стремительную колкую пыль, теперь крупными хлопьями неторопливо спускались с невидимого неба, покачивались в воздухе и оседали на крышах домов, автомобилях, деревьях и дорожном покрытии. По сравнению с прошедшим днём заметно потеплело — температура поднялась почти до нуля; но это было ночью, а, значит, днём можно было ожидать первого в этом году плюса — ещё пока робкого, нерешительного и неустойчивого, но предвещающего скорое таянье.
По тихой улице шла девочка. У неё были очень светлые волосы и красноватого оттенка глаза, из разреза на щеке медленно сочилась кровь. Из одежды на девочке была только розовенькая пижамка — лёгкие спальные штанишки и такая же рубашонка; ножки оставались босыми. Девочка понуро брела через снегопад, сжавшись, обхватив плечи руками. Она замёрзла настолько сильно, что перестала чувствовать холод снаружи — только внутри, в груди, где отчаянно билось маленькое сердце, мороз сдавливал рёбра и лёгкие, почти не давая вдохнуть такого же ледяного воздуха. Но это ещё малышка могла вытерпеть. Настоящей же нестерпимой пытке подвергались босые ножки. Каждый шаг причинял ей странное чувство боли, которое поднималось от нежных подошв через спину и подступало к горлу. Вначале это можно было терпеть, но эта боль со временем только возрастала. И теперь девочке уже казалось, что стоит ей ступить — десятки игл впивались разом в ножку и не исчезали до тех пор, пока она не отнимет ступню от снега — но тогда уже другая ножка будет насажена на ледяные шипы. Девочке некуда было идти — она просто бежала прочь, как ей наказала мама, — и, казалось, этот снежный ад для неё не закончится уже никогда. Девочка вдруг подумала, что даже если умрёт, она этого не заметит, а будет продолжать свой путь через снега дальше и дальше. Или, быть может, она уже давно мертва — свалилась от бессилия где-нибудь в сугроб и осталась там лежать… Снегопад занесёт её тело, и пройдёт много дней, прежде чем его найдут — какие-нибудь мальчишки из местных начнут возиться в куче мокрого тающего снега и неожиданно для себя раскопают в нём её сизый от холода труп. Вот разговоров-то в школе потом будет, а подружек её лучших двух все расспрашивать обязательно начнут — и дети, и учителя, и журналисты (обязательно журналисты приедут; приедут и напишут о ней статью на целый разворот с заголовком «ЧП! 12-летняя школьница отправилась гулять в снегопад в пижаме и босой и замёрзла насмерть. Самоубийство или лунатизм?»), и, наверное, милиция, — потому что именно они сегодня днём последними видели её живой…
Школьница остановилась. Она заметила, что уже как-то равнодушно воспринимает ужасную боль. Не то чтобы она её стала хуже чувствовать, просто боль не прекращалась уже и тогда, когда кожа не касалась снега. Поэтому девочка стала забывать о том, как это вообще — жить без дикой рези в ступнях.
«Значит, даже к боли можно привыкнуть…» — подумала она. Приподняла одну ногу и глянула на неё через плечо: гладкая белая кожа, чуть выделяющиеся краснотой пяточка, подушечки и пальчики, которые то кажутся ещё совсем детскими, пухленькими, то, напротив, длинными, тонкими и аккуратными — всё изменилось. Подошва раскраснелась как щёки после долгих игр на морозе, и так мягкая кожа казалась теперь ещё нежнее, а почему-то слегка растопыренные пальчики смешно шевелились сами собой. Девочка проверила и вторую свою ногу — всё было точно так же.
До этого она шла только потому, что на каждом шаге ножки хоть на краткое время отрывались от снега; но раз боль теперь не отступает никогда, то и смысла продолжать брести, куда глаза глядят, не было. Девочка уже ничего не хотела — лишь только, может быть, спать. Она разглядела сквозь вереницы снежных хлопьев довольно большой сугроб и уселась на него как на табуретку. Подогнула одну свою ногу вверх, руками подтянула её — теперь маленькая дрожащая подошва оказалась совсем рядом с лицом. Девочка подула на неё — и вроде бы почувствовала слабое тепло. Тогда светловолосая школьница прижалась к своей мокрой и прохладной ножке всем лицом, дышала на неё, тёрлась щекой и почти целовала, стремясь отдать как можно больше внутреннего тепла исстрадавшейся подошве. Это подействовало — несильно, но холод отступил. Поэтому девочка скорее стала делать то же самое и со своей второй конечностью. Сейчас для неё это было лучшим занятием, хоть как-то сглаживающим страдания.
Потом девочка заплакала от холода, боли и одиночества. Наверное, она могла бы постучаться в один из домов — любой бы на её месте так и поступил, — но после пережитого шока от внезапного нападения на неё и её семью чудовища она почти потеряла способность соображать. Да, разум не оставил её, возвращаясь по кусочкам, но его пока было не достаточно, чтобы подсказать бедняжке такое очевидное решение. Она даже ещё не вспомнила, что папа её был убит и частично съеден, а мама, наверное, тоже уже стала добычей. С трудом понимала девочка даже то, что вокруг неё город, в котором полно людей, просто сейчас ночь, и все расползлись по домам.
Из снегопада появилась тень. Она спокойным ровным шагом приближалась к светловолосой школьнице, возбуждённо размахивая чёрным сегментированным хвостом, словно бы продолжающим хребет. Босая полуголая девушка подошла к босой полуголой девочке, осмотрела её, оценивая общее состояние, и, заключив, что ничего особо страшного с телом подростка не случилось, рукой подхватила подмышки и понесла обратно к белому коттеджу её семьи. Чёрный плащ окутал школьницу, направляя странное тепло в каждую мышцу, каждый кровеносный сосуд её тела. Тело хвостатой пришелицы покрывалось сетью чёрных и красных линий, которые затем отделялись, превращаясь в длинные гибкие чернильно-чёрные щупальца и красные тускло светящиеся жилистые «листики» полупрозрачной мембраны. Все эти выросты постепенно окружали девушку. Четыре особенно крупных красных «листа» позади спины пришелицы вытянулись заострёнными краями вверх и назад — в них кроме красного свечения играли радужные вспышки, которые порой как будто соскальзывали с краёв мембраны и искорками тухли в воздухе.
Не прошло и пяти минут, как девушка внесла уже согретую, успокоившуюся девочку в прихожую её дома. Увидев дочку, мать вздохнула, испытав одновременно и радость того, что она жива, и ужас по поводу того, что с ней сделает хвостатое чудовище. Но кое-что вселяло в женщину надежду — во-первых, девушка спасла ребёнка и принесла его обратно в целости и сохранности, а во-вторых, её саму чудовище не тронуло, лишь своими чернильными «нитями» привязала накрепко к деревянному столбу, поддерживающему лестницу на второй этаж. Хотя она опасалась, что тварь просто пока ещё сыта, а их оставила на более позднее время. Но ведь утром, с рассветом, люди заметят открытую дверь, увидят погром и вызовут милицию. Неужели она не сможет справиться с этим существом и спасти их с дочерью?
Девушка осторожно положила школьницу в пижаме на пол и наклонилась над её лицом. Их взгляды встретились — глубокие красноватые глаза подростка и сияющие красно-розовым глаза пришелицы. Вид радужек и зрачков в правом глазу девушки сильно изменился, сделав её ещё страшнее — в узком красном кольце теперь покоился ромбическая вертикальная щель, сквозь которую проступало какое-то шевеление. Чёрный плащ вспыхнул голубым и сделался спиральным «копьём», одновременно шорты на девушке пропали, превратившись в тонкую белую ленту, которая тотчас сама намоталась на «копьё». Мать поняла, что сейчас с её девочкой что-то должно произойти, и что есть мочи закричала, извиваясь в путах — но бесполезно, в отличие от верёвок или ремней, чернильные «нити» произвольно меня свою форму и натяжение, подстраиваясь под любое движение — с одной стороны не причиняя женщине никакой боли, с другой — не отпуская её ни на миллиметр. Яблоко правого глаза девушки изменило свой свет на розово-оранжевый и раскрылось вперёд семилистным цветком, изнутри которого выдвинулось одно толстое чёрное щупальце, состоящее в свою очередь из переплетений трёх щупалец поменьше. Этот совершенно нечеловеческий орган быстро набух, увеличив менее чем за полминуты свои габариты раза в три-четыре.
В этот момент девочка, до того продолжавшая лежать в полнейшем оцепенении, очнулась. Представшее её взору зрелище как кипятком ошпарила сознание чувством ужаса и смертельного отчаяния — она закричала. Пришелица руками крепко держала руки своей жертвы, ногами прижав и её ноги к полу. Бедняжка могла только трепыхаться телом (да и то в очень ограниченных пределах) и что есть мочи мотать из стороны в сторону головой. Она пыталась зажмуриться, но чувство присутствия чего-то сверхъестественно кошмарного не оставляло её и так.
Пришелица своим глазным отростком дотянулась до низа своего живота, где, как и у всех женщин, у неё располагалась наружная половая система. Через отверстие тройное щупальце проскользнуло внутрь девичьей матки, захватило полностью готовое ядро и принялось особенно осторожно — миллиметр за миллиметром — вытягивать его на свет Божий. Вместе с ним потянулись и чёрная, подобная широкому раструбу по форме, плацента и тонкая розоватая «кишка» пуповины. С чпокающим звуком — так хлопает вылетающая из бутылки шампанского под давлением газов пробка — ядро, выглядящее комком чёрной массы величиной не более среднего размера яблока, покинуло чрево пришелицы. Сама собой оборвалась пуповина и вывалилась наружу вместе с плацентой, выталкиваемая потоками какой-то чёрной маслянистой жижи, что растеклась лужей по полу и испачкала пижамные штаники продолжающей паниковать на пару со своей связанной матерью девочки.
Оставшимся левым глазом девушка с любовью и нежностью осмотрела своё детище. Чёрная влажная «кожура» отслаивалась и частями опадала с ядра, обнажая его настоящее тельце — ярко-розовый цветок с лепестками-мембранами, чей стебель был чёрен как чернила. Крохотные нитевидные щупальца, тянущиеся сантиметров на десять из-под бутона, постоянно шевелились, скручивались и распрямлялись вновь. Этот цветок нёс в себе совершенно уникальные возможности — девушка создавала его долго и очень старательно, вкладывая только самые полезные свойства. Но сейчас он был всего лишь зародышем, не способным самостоятельно выжить — беспомощный, он должен был надолго уйти в небытие, прежде чем однажды проснуться богом. Поэтому девушка перехватила ядро нитевидным щупальцем, а тремя «глазными» поймала и жёстко зафиксировала голову девочки. Дитя видело, как приближается к ней ужасный, почти кровавого оттенка цветок, кричала, хрипела, но ничего не могла поделать. Капли чёрного «масла» с него и щупалец пришелицы попадали ей на лицо, в рот, в глаза… Девочка просто зажмурилась и замолчала. Она ожидала чего-то жуткого — наверное, боли, а может быть, и смерти. И она бы предпочла последнее.
Но пришла только боль — всего на мгновение, как отголосок, тень самой себя, внутри её головы она прошла сквозь мозг, затопила его собой и тотчас же отступила. Осталось только неприятное жёсткое ощущение в левом глазу и дальше, за ним.
* * *
Мать нежно любит своё дитя. Мать дарит ребёнку жизнь, делясь свою. Мать ни за что не оставит его ни при каких условиях. А если и оставит, то только против своей воли.
У девочки теперь было две матери. Одна — приятная молодая женщина, порой казавшаяся её вдруг повзрослевшей сестрой-близнецом, прижимала её к себе и нежно гладила по голове, целовала и никак не могла успокоиться. А вторая ушла — исчезла из её жизни, исчезла из её города навсегда. Эта вторая сделала ей подарок — она отдала девочке частицу своей жизни в виде ярко-розового цветка с чёрным стеблем. Он проткнул своим острым концом девочке левый глаз, погрузился в него и по зрительному нерву последовал в самую глубину мозга. Там цветок «растворился» — пропал, исчез, а на самом деле сросся с нервной системой, став частью её. Для того, чтобы цветок и нервная ткань оказались совместимы, второй матери светловолосой девочки пришлось поглотить множество живых клеток её отца. Эта вторая мать потом всё подробно объяснила первой матери — как цветок станет частью девочки, как повреждённый глаз регенерирует, как благодаря мутуалистическим отношениям исходного организма девочки и вживлённого ей ядра она перестанет быть человеком, но получит удивительные способности, недоступные более никому в мире. Это был подарок хвостатой пришелицы всему человечеству — новый вид, более совершенная ступень людской эволюции, начнётся с этой девочки. Уже сейчас, когда цветок в её мозгу находится в зародышевом состоянии, она вполне способна вернуть своего отца к жизни — гниение ещё не затронуло его ткани, и активировать его клетки, вызвать регенерацию всего тела не такая уж сложная задача.
Но девочка была ребёнком. И её надо было вырастить в безопасности и секретности от всех остальных людей, ведь защитить себя она всё равно пока ещё не способна. И военные, и политики всех стран боятся не поддающегося их скудному пониманию, не поддающегося их контролю. И прознай кто-то об этом ставшем необычным ребёнке — они захотят её себе или даже решат попросту избавиться от «чудовища». Поэтому и нужна её первая мать — она ведь всё равно будет любить своё дитя и никогда не позволит тронуть его, пусть даже дитя это и принадлежит если не к новому биологическому виду, то уж подвиду человека разумного — точно.
А кто она сама, эта хвостатая девушка? Она ничего не ответила, а только заговорщицки улыбнулась и своим грациозным кошачьим прыжком покинула разгромленный домик из белого кирпича, растворившись в вялом ночном снегопаде.
«Я — дитя культа Жизни. Я обожаю Жизнь. Жизнь — высшая ценность, во всём мире нет ничего прекраснее её. Она — лучший дар».
* * *
К 4:00 ночи снегопад постепенно начал затихать. Поля казались морями белого-белого снега, из которого островками торчали укрытые такими же белыми шапками сараи, склады и гаражи. А на краю поля зрения тёмной стеной возвышался город.
Усталые люди дожидались рассвета, до которого ещё было очень далеко. Кто-то подзамёрз и пританцовывал на вытоптанных десятками и сотнями армейских сапог дорожках и площадках. Дозорные поочерёдно просматривали всю видимую область. Никто не спал — вторая смена отправилась к временному лагерю, где были организованы зимние походные бараки и казармы. Время от времени в приправленной белёсыми снежинками темноте неба грузно проходил вертолёт-наблюдатель. Здесь были только зарекомендовавшие себя профессионалы, поэтому не происходило никаких событий. Новички бы непременно что-то сделали не так, чем повеселили бы старых ветеранов, но тут было дело совсем не того уровня, чтобы задействовать кого ни попадя.
4:30 — часы текли медленно, как эти надоевшие всем падающие хлопья. Если бы не они, можно было бы подумать хоть о минимальном солдатском комфорте.
— Да кой чёрт в небе запасы этого дерьма не кончаются? — ворчал снайпер, ловя утеплённой перчаткой очередной спустившийся сверху комок.
— М, — нечленораздельно промычал в ответ радист.
Их вялая беседа длилась вот уже пять часов. Оба почти всё время молчали, лишь изредка произнося что-нибудь. Наверное, если бы воспроизвести все сказанные реплики подряд без пауз между ними, вся беседа уложилась бы в несколько минут.
— Она уж давно проскочила нас, пока самый буран стоял. Эт я тебе отвечаю…
— М. Тогда нэвезуха нам. Нашего брата от сих ещё месяц не снимут, пока не промэрзнем до косточек.
— Молчать, — вставил слово один из дозорных, — у меня движение на инфракрасном. 30 м отсюда в поле.
— Это птица какая-нибудь или зверёк из леса вышел, — проворчал автоматчик, но всё-таки на всякий случай нехотя навёл прицел на указанную область. — Ну так чё там?
— Не подтверждаю, — после некоторой задержки вздохнул тот же солдат.
Ближайший к позиции отряда крупный сугроб заколыхался, треснул сверху и развалился на части, из него спокойно поднялась чья-то фигура. Это была девушка. На ней были чёрные короткие шортики и такого же цвета длинный плащ, ноги оставались босы, но, впрочем, на холод снега реагировали лишь лёгким покраснением кожи, из-за спины её над самыми шортами выходил длинный хвост, разделенный, словно хребет на позвонки на шипастые сегменты. Улыбающееся лицо девушки можно было назвать даже симпатичным — удивительные сочетания цветов волос и глаз вызывали стойкую ассоциацию с каким-то фантастическим цветком.
Команды не потребовалось — профессионалы на то ими и были, что реагировали на изменения ситуации в боевых условиях мгновенно. Автоматчики открыли беглый огонь, снайперы почти в упор посылали в тело, голову и конечности девушки одну крупнокалиберную пулю за другой, радист кратко сообщил об обнаружении противника в ставку. Вокруг фигуры девушки взорвались искрами тысячи прозрачных радужных калейдоскопов, искажая пути всех летящих в неё снарядов — они тормозили, описывали в воздухе затейливые светящиеся кривые и по дугам широкого радиуса разлетались во все стороны прочь. Тогда в ход пошли гранаты и прочая артиллерия потяжелее. Но её единственной задачей было прикрыть быстрый и чётко выполняемый отход военных с этой позиции. Два вертолёты, которые достигли этого места меньше чем за минуту, инфракрасными лазерами высветили хвостатую пришелицу, которая стояла всё также спокойно и только с интересом оглядывалась по сторонам на начавшуюся с её появлением суету.
— Вооружение охранного отряда показало себя неэффективным, — сообщил диспетчеру радист.
— Подтвердите наводку на цель, — подал штаб запрос пилотам вертолётов.
— Наводку на цель подтверждаю. Цель неподвижна.
— 10… 9… 8… 7… — Все ждали. — 3… 2… 1… 0. Ракета запущена, будет через 20 секунд. — Столько оставалось у солдат времени, чтобы убежать как можно дальше. Вертолёты тоже сохраняли порядочную дистанцию. Все томились в сильнейшем напряжении.
Она появилась откуда-то сверху, мелькнула пламенем и стрелой ушла вниз. Вначале к небу вознёсся огромный огненный шар — выше деревьев, которые он обжог и сломал, — а уже затем воздух задрожал от грохота, наполнился почти летним жаром и трепетом ударного фронта взрывной волны. Там, в огненном урагане, снег превращался в мгновение ока в пар, деревья становились серой пылью, почва смешивалась с раскалённым воздухом и горела хвостатая пришелица. Взрыв произошёл всего в нескольких десятках сантиметров от её лица и должен был разорвать девушку в клочья ещё до того, как испепелит её останки и развеет их над потревоженными полем и лесом. И правда, в несущемся вверх столбами и волнами жёлто-оранжевом пламени не просматривалось ничего, хоть отдалённо напоминавшего человеческий силуэт.
Но прежде, чем кто-либо успел прочистить уши после столь ужасного грома и хоть немного опомниться, огонь заплясал и изогнулся, двигаясь в каком-то странно красивом танце. Постепенно из его всполохов стали проступать какие-то неясные линии, вдоль которых пламя и текло, создавая этот любопытный эффект пляски.
— Твою за ногу… — прошептал снайпер, на мгновение отрывая глаза от бинокля, словно от этого зависела значимость произносимых им слов.
В огне распустился колоссальных размеров ярко-розовый цветок. Его лепестки представляли собой тонкие полупрозрачные мембраны, что сверкали красно-алым светов, на краях распадающимся на радужные искры и сложные цветные калейдоскопы. Сквозь эти мембраны узорчатыми сетками тянулись прожилки из чёрных как чернила нитей. А ниже, в центре распустившегося бутона, переплетенье лепесточков поменьше тонуло в кажущемся жидким свете мириады буйствующих огоньков. Вся эта потрясающая конструкция сформировалась вокруг кажущегося крохотным по сравнению с ней существа — хвостатой девушки. Только сейчас она не улыбалась, а открыто смеялась над людьми. Чёрные плащ и шорты исчезли, зато в вытянутых ею вперёд руках покоился непонятного назначения предмет — длинное спиральное «копьё» с быстро наматывающейся на него белой лентой. Лепестки цветка над девушкой вздрогнули, вспыхнули ярким белым светом, который прошёлся по всем контурам чёрных прожилок, собрался в зазоре между расходящимися плоскостями мембран в самом низу бутона и плавно перетёк на «копьё». Лента вокруг него сжалась, свет брызнул во все стороны и затопил лес и поле.
Силы этой вспышки хватило, чтобы на миг осветить весь городишко мистическим голубовато-белёсым светом. Потом по его снежным улицам пронёсся хлопок, закончившийся нечётким потрескиванием.
А когда наутро с первыми лучами рассвета жители получили возможность взглянуть на последствия ночного «шоу», которое разбудило многих и многим испортило этим настроение — «Вот ведь эти военные-спасатели! Что-то там взрывают ночами, лучше бы днём своими завалами занимались, а сейчас спали, как все нормальные люди…» — удивлению взрослых и восторгу детей не было предела: Почти квадратный километр окружавшего город леса с южной стороны был избавлен не только от снега, но и от части земли — теперь там находилось чистое пресное озеро с холодной, но очень приятной на вкус водой.

 Отправлено: 06.01.14 12:45. Заголовок: ох.... Прости, дорог..

ох.... Прости, дорогая, это требует времени и вдумчивости. Отложу чтение на пару недель, когда время будет...

 Отправлено: 11.04.14 06:01. Заголовок: :sm63: закричала,..

цитата:

закричала, извиваясь в путах — но бесполезно, в отличие от верёвок или ремней, чернильные «нити» произвольно меня свою форму и натяжение, подстраиваясь под любое движение — с одной стороны не причиняя женщине никакой боли, с другой — не отпуская её ни на миллиметр. Яблоко правого глаза девушки изменило свой свет на розово-оранжевый и раскрылось вперёд семилистным цветком, изнутри которого выдвинулось одно толстое чёрное щупальце, состоящее в свою очередь из переплетений трёх щупалец поменьше. Этот совершенно нечеловеческий орган быстро набух, увеличив менее чем за полминуты свои габариты раза в три-четыре.

Офигееееть. Mуж читает книги “метро 2033”, я иногда заглядываю. Так вот: доброй половине авторов серии до тебя далеко в плане сюжетов и стиля!

Не совет, а мысли вслух: поменять Город на колонию выживших после ядерной катастрофы, и получится первоклассный рассказ в жанре, - можно печататься и зарабатывать. Даже идея их уже прекрасно выражена: сохранение, продолжение Жизни.

Удачи!

 Отправлено: 11.04.14 09:06. Заголовок: Спасибо за комментар..

To Sinaeva:
Спасибо за комментарий и за пожелание удачи, я уж и не ждала в этой ветке. А ты читала из моего только это сочинение, или ещё что-нибудь? Просто пишешь о сюжетах (мн. ч.), а не сюжете (ед. ч.), как должно было бы по идее быть, говори ты лишь об этом одном моём рассказе.
Ну... не то чтобы я была против изменения сеттинга, но вот как-то меня постъядерная тематика мало привлекает.

 Отправлено: 11.04.14 10:25. Заголовок: Я имела ввиду их сюж..

Я имела ввиду их сюжетЫ, нескольких авторов серии.

 Отправлено: 11.04.14 12:03. Заголовок: Эм, как бы автор оди..

Эм, как бы автор один - собственно, я. Это, конечно, если я тебя правильно поняла.

 Отправлено: 13.04.14 13:50. Заголовок: Кхм... Давай еще раз..

Кхм... Давай еще раз. ".... половине авторов серии далеко до тебя в плане сюжетОв..."

"Половине авторов" - допустим, я прочитала 10 книг авторов серии Метро 2033, из них говорю о 4-6 книгах
"Далеко до тебя в плане сюжетОв" - сюжетЫ 4-6 книг разных авторов, по моему читательскому мнению, уступают сюжету данного рассказа.

 Отправлено: 13.04.14 14:13. Заголовок: Да-да, уже разобрала..

Да-да, уже разобралась. Голова временами не варит, всякие ляпсусы в смысл прочитанного встраивает. Извини (кстати, ничего, что на "ты"?).