Отправлено: 26.08.15 18:02. Заголовок: Четыре встречи

С Карией я знакомилась четыре раза.
Как сейчас помню первый раз. Я, опьянённая свободой, убиваю ночные часы в подпольном клубе. Здесь подают вкусные напитки и необычные закуски к ним; здесь же можно разжиться самыми современными наркотиками, галлюциногенами и стимуляторами. Впрочем, я ещё мала и не решаюсь ставить какие-либо опыты над своим сознанием. Тайком сбежала из дома, выползла через балкон и спустилась со второго этажа нашего домика на землю по стволу растущей под окнами яблони. Начало сентября, начало учебного года, но я забросила школу ради сиюминутных утех. Я ещё не открыла для себя внешней души, потому интересуюсь всяческой ерундой, провожу время, занимаясь глупостями. Сбежать среди ночи во взрослый контркультурный клуб девчонке пятнадцати лет — что может быть глупее? Я даже не думала о том, какие типы могут водиться в таких заведениях. В детстве я верила в мир, где все хорошие и никто не сделает тебе больно. Эта иллюзия давала силы и защищала меня от ужаса, который пришёл вместе с осознанием отвратительности человеческого бытия. Как наивно!
Итак, я сбежала из дома своих родителей, из тихого ночного квартала частной застройки переместилась в районы Старого города. Клуб я приметила ещё несколько дне назад. Он постоянно менял своё расположение, увиливая от государственных структур, которые, конечно, вовсю желали его закрытия. Контркультура никогда не была в почёте у правительства. А уж контркультурная неоэклектика — тем более. Да, ночной клуб «Ноль» (или “Zero”, как сообщала вывеска над скрывающимися на белой стене белыми же стальными дверями) придерживался нынче популярной у антигосударственно настроенной молодёжи стилистики неоэклектического материализма и всячески продвигал в массы учение «гуру гедонизма» Марка Штрайнбаха и Раны Кумар о жизни в соответствии с сиюминутными порывами, направленными на долгосрочное «очищение». Впрочем, имена учителей никоим образом не звучали вслух в стенах клуба. «Ноль» лишь незаметно следовал их мировоззрению, воплощая основные идеи в формы интерьера, обслуживания и ночной культурной программы. Тогда я была глупа, понимание пришло намного позже вместе с жизненным опытом и после долгих прогулок с беседами в компании Карии.
— Стремление к счастью является изначальной целью жизни человека. Подтверждение этому мы можем увидеть в практически любой этической системе как древнего мира, так и современности. Но обычно этот кажущийся очевидным постулат оказывается затенён внешней мишурой псевдофилософских утверждений и размышлений. Но пришло время отбросить всё лишнее, отделить зёрна от плевел. И что же останется в сухом остатке? Стремление к личному счастью и эгоизм свободного человека. — Так утверждает традиционный гедонизм. Неоэклектический материализм развивает идею, устанавливая соответствие между положительными и отрицательными переживаниями. Парадоксально — любое сильное переживание ведёт к сильному счастью в дальнейшем. Подумай сама: если человека подвергнуть жестокой пытке, не испытает ли облегчения, подобного райскому блаженству, катарсиса неоплатоников, когда будет освобождён от боли? Но неоплатоники жили две тысячи лет тому назад, и с тех давних пор мало кто осмеливался вернуться к их взглядам. Такое случилось только в наше время — и это интереснейший феномен современного мира. Когда постмодернистская философия столкнулась с неоплатонизмом, помноженным на экзистенциальный гедонизм и утилитаризм, родился неоэклектический материализм. Герр Штрайнбах и леди Кумар оказались лишь рупорами новой мысли, сами они не создавали этого культурного направления. Его зарождение было предопределено глубинными процессами современного мира. Потому что общество пережило эпоху «расширения» — и в нём старые этика и культура оказались отвергнутыми и извращёнными. Условно нашу эпоху можно озаглавить как «эру возвышенной порнографии»; — очень удачное определение от Нила Ли Тёрнера, того самого, что выпустил в позапрошлом году в свет книгу «Горизонт культуры: как сознание упорядочивает общество». Кстати, советую к прочтению сей труд целиком. — Кариа улыбнулась и, по обыкновению резко развернувшись на одной ноге, лёгкой походкой полетела вдоль освещённого галогеновыми огнями проспекта.
Впрочем, это было гораздо позже. Вернёмся же в клуб “Zero”.
Я сижу за лёгким пластиковым столиком с боку от арены клуба. На «лобном месте» выступает какой-то полуджазовый-полуэтнический коллектив молодых ребят в сомбреро и со смешными завитыми усиками и треугольными бородками дона Кихота. Играемую ими мелодию ещё сложнее причислить к какому-либо определённому жанру, так как её тон, настроение, тембр и голос не единичны и постоянно развиваются, дополняя самих себя новыми мазками. Если будет уместно, сравню мелодию с картиной, на которой умелая рука набрасала отвлечённые геометрические формы кубизма, добавила щепотку самоиронии образов дадаизма, покрыло всё полотно туманом импрессионизма и закончила композицию резкими чертежами упрощённого академического рисунка. Но в целом музыка приятна и даже слышится довольно медитативной.
Вокруг меня такие же люди, которым также, как и мне, не хватает места в этом мире. Парни с витыми палочками в руках и в смокингах с вырезами на спине до копчика; девушки в жилетах с конусами на грудях, вся одежда которых ниже талии представляет хилую юбчонку, подобную обыкновенному повязанному поясу или, в лучшем случае, шарфу; старики неопределённого пола с распахнутыми рваными банными халатами, под которые ничто не одето… Я лишь сижу в сторону и внимаю происходящему как некому танству, ритуалу диких племён. Есть что-то определённо языческое или даже бесовское в атмосфере клуба «Ноль», как будто сюда спустился сам Дух Ночи и осенил своих верных последователей-фанатиков прикосновением. И теперь они отплясывают странный культистский танец пред лицом таинственного божества, стараясь развлечь его, скучающего в своей вечной жизни.
Какое пьянящее ощущение свободы! Какое тяжёлое давление от всего происходящего вокруг меня. Так и хочется отдаться чувствам и тоже пойти в пляс. Но разве можно? Разве уже пришло время, когда я смогу присоединиться к «культистам»? Нет, пока что я лишь сторонний наблюдатель, силящийся понять этот неизвестный для себя ночной мир взрослых. Ведь мне всего пятнадцать лет, а в этом возрасте люди, как правило, не отличаются ни широтой мысли, ни ответственностью пред собой и другими. Я лишь дурочка, вкусившая запретный плод, но теперь опасающаяся проглотить оторванный зубами кусок. Ещё слишком рано. Пока что я здесь лишняя.
«Сомбреро» замолкают, из толпы собравшихся слышатся неумелые вздохи и почти оргазмические стоны. Кого-то тошнит. Многие в утомлении плюхаются на диваны по периметру главного зала клуба.
— Спасибо! Спасибо! Мы благодарить почтенный публика за эти минуты совместные переживания и музыка, — кричит главный «сомбреро». Его неуклюжий акцент заставляет меня улыбаться.
Выходит конферансье — старый поляк в фетровой козырьке с отведёнными полями.
— Это была группа «Алозиана». Поблагодарим наших перуанских гостей мгновением тишины. — Все замолкают; их гложет ожидание продолжения празднества. — А теперь перед нами выступит ансамбль «Эстрелла» и Кариа л’Клер.
Аплодисменты обрушились неожиданно, словно с гор сорвалась лавина и несёт тяжёлые камни и мелкую гальку вдоль выщербленных утёсов. Кто-то пытается кричать поверх этого шквала, но его голос тонет в единстве рукоплескательной какафонии.
Я запомнила её такой: Худенькая девушка удивительной возвышенно-отстранённой красоты, напоминающая цветок и своим видом, и одеянием. Перевязанной лентой с бантами рукой она держит в руках модуляционный микрофон; другая рука свободно свисает вдоль тела. Глаза горят неестественно красным огнём, в нём пульсирует свежая кровь. У Карии всё тело напоминает вырезанный из бумаги букет искусственных бутонов, раскрашенный неряшливой рукой ребёнка. Она не кажется человеком. Быть может — духом, призраком, но никак не человеком. Её красота пугает, но в то же время притягивает к себе всё моё существо. Вначале я даже не могу сказать, нравится ли мне Кариа. Теперь говорю: да, понравилась с первых же мгновений нашей первой встречи.
— Сегодняшняя ночь скрывает в себе прекрасные ужасы и кошмарные красоты. Я подумала об этом, когда шла сюда. Это великолепно, просто уму не постижимо, как здорово! Так что я вам спою… — Её песня удивительна. Не то, чтобы в ней было что-то особенное, но она так подходит атмосфере этого клуба и этой собравшейся в ней толпе. Композиционно мелодия совершенна — до самого окончания она удерживает на себе внимание, оставаясь как будто не завершённой, но вдруг заканчивается самым полным образом с последними аккордами. Кариа играет в своём, свойственном лишь ей стиле. И слова её песни тоже какие-то странные — вроде как и обычные, но очень холодные, отстранённо-насмешливые.
Однако мне не до смеха. Всё гораздо серьёзнее: я заворожена песней и самим образом Карии — как она чуть приоткрывает маленький рот с каждым новым слогом песни, как дышит полной грудью в такт собственным словам, как покачиваются мерным ритмом её бёдра синхронно льющейся мелодии. Удивительная песня и удивительное зрелище.
И тут она замечает меня. Бросает один взгляд вскользь, будто просто отмечает моё присутствие. В тот момент она, никогда прежде со мной не встречавшаяся, разом узнаёт обо мне едва ли не больше, чем знаю я сама. Карии тоже пятнадцать, как и мне, но её мышление в корне отличается от такового у других девушек этого возраста. Девушка в совершенстве овладела своими чувствами, своей памятью, своей фантазией и, конечно, своим телом. В рамках неоэклектического материализма она в одном лице образует новую традицию, коею позднее назовут хаотическим аструктурализмом; сама Кария так и не даст никакого иного названия своей жизненной философии, она много выше всяческих наименований.
Позже я спрошу Карию: — Почему ты обратила тогда на меня внимание?
И она ответит: — Меня привлекают красивые люди. И пол тут никакого значения не имеет.
Я ушла из клуба в состоянии глубокой оторванности от мира и окружающих. Во внешнем мире меня ничто не интересовало, я лишь беспрестанно повторяла в воображении образ поющей Карии. Она заворожила меня и в конце концов стала главной причиной того, почему я также пошла в музыку.

Второй раз случился, когда нам с Карией только что исполнилось по восемнадцать лет. И тогда мы поменялись ролями. Теперь я была певицей, а она — слушателем.
Здание торгового центра «Радуга» построили за четыре месяца. Возвели металлический каркас — гнутые дуги и арочные конструкции из укреплённой стали, которые задавали форму будущего строения, затем положили поверх пластиковые панели; кое-где они были черны и непрозрачны, в других местах казались обыкновенным стеклом, порой затемнённым. «Радуга» должна была стать крупнейшей торговой точкой Старого города. Также здесь разместили кафе и увеселительные заведения — как детские, так и для взрослых.
В подвалах был организован клуб «Эйфория», который собирал свет интеллектуальной элиты города. Здесь проводились вечера, посвящённые интереснейшим вопросам науки, философии, религии и, конечно, искусства. Свободная дружественная атмосфера клуба располагала к размышлениям. Ночью же клуб незаметно преображался, становился сходкой настроенных против правительства анархистов. «Дети эйфории» — так называли они себя. Я относилась к ним с осторожным недоверием, но силилась понять их настроение, их мысли. «дети эйфории» были дном ночной жизни города, и потому наиболее точно и в наиболее резких красках отражали бытующие в нём страсти.
— Готовность три минуты, ребята, — предупредительно окликнул администратор. В обязанности этого человека входила организация этих самых оппозиционных «дневного» бытия вечеров и ночей.
Сейчас я выступаю преимущественно сама по себе, но в те времена состояла в группе “Cherry blossom”. Нашим лидером был странноватый паренёк с не менее странным сценическим псевдонимом Грильяж. Он утверждал, что в этом имени нет никакого особого смысла, просто звучит красиво. Что ж, его дело, как себя представлять. Я — второй человек коллектива, называю себя Шивой в честь индуистского бога разрушения. Основное направление нашей группы — развитие концепции альтернативной культуре музыке; мы ищем странное звучание и развиваем его в не менее странные мелодии с, в общем-то, ничего не значащими словами. В отличие от многих исполнительских коллективов мы объединяем мужской и женский вокал, а также использует модуляторы голоса. Нас четыре человека. Грильяж играет на электроарфе и терменвоксе, он же поёт основную тему; я в основном специализируюсь на клавишных инструментах, а также тоже пою; Лаура отвечает за ритм-систему; Клир пользуется широкополосным синтезатором — оба они также дают подпевку.
Мы начинали как обычная андеграундная группа, экспериментировали с жанрами, искали «свой звук». Не уверена, что вообще когда-либо находили его, но постепенно пришли к некому консенсусу. Мы специализировались на «потустороннем» электронном звучании, также добавляли в свои композиции элементы этнической музыки. Начинали с выступлений на свадьбах, празднествах, усиленно общались с другими такими же коллективами, налаживали связи в мире подпольной музыки. Постепенно нас стали замечать — и тогда потекли приглашения на концерты; м не отказывались ни от каких, светились везде, где только можно. Следовали принципу «Ни одного выступления без новой песни». Грильяж сочинял основную музыкальную тему, я занималась аранжировкой. Вместе мы составляли весьма успешное объединение, которое держалось хотя бы какого-то любительского уровня. Впрочем, до действительно известных ансамблей нам было далеко. Только мы и не стремились к известности, нам важнее было то, как нас слушали, нежели сколько о нас говорили.
Так мы постепенно добрались и до клуба «Эйфория». Нам дали добро на десять минут его основной сцены — а это был большой прорыв. Нас накрыло волнение. Больше всего нареканий вызвала программа выступления — всего десять минут — это примерно два номера. Мы не хотели рисковать выкидывать финт с новой песней, потому остановили свой выбор на довольно лёгкой «Жизни фермы» и в контрасте ей мрачной и псевдоготической «Рапсодии души». Пожалуй, на тот момент это были наши лучшие композиции.
Выступающие перед нами «Контрапункты» — другой довольно популярный любительский музыкальный коллектив андеграунд-сцены — отпел последние трели своей «Песни колибри» и под молчаливое одобрение зрителей ушёл со сцены. Вышли мы. Сцена была хорошо освещена светодиодными лампами, создававшими чистую белую ауру. Затем освещённое место обрывалось резко и переходило в скрывающую слушателей тень. По причине такого контраста в освещении нас из помещения клуба было хорошо видно, но разглядеть собравшихся во тьме людей не представлялось возможным. Но я чувствовала: они там, они смотрят на нас и ждут музыки. Постараемся тогда не подвести их ожидания.
Грянули первые аккорды вступления «Жизни фермы». Кажущаяся тяжёлой музыка быстро развивается, становясь лёгкой и ненавязчиво свободной. Это создаёт необходимый контраст и привлекает внимание к главной теме. Вот она начинается — спускается сверху, следует за голосами — моим и Грильяжа, — изменяется, вторя им, развивается в букет подражающих настроению сельской местности звуков. В музыке можно услышать тупое мычание коров, рассветный крик петуха, упрямый визг свиней, хлопотливое кудахчанье кур. Потом наплывает второй голос мелодии, частично перекрывает основную тему, спорит с ним, отвоёвывая себе место в общей канве песни. Близится завершение композиции.
В эти мгновения меня накрывает вызванная наркотическим «Освободителем» растерянность. Ещё пара секунд — и моё сознание оказывается во всамделишной деревенской ферме среди лошадей, гусей и коров. Усталая собака на привязи возвещает о моём прибытии ленивым лаем, спящая на заборе кошка подглядывается одним глазом, в пруду плавает лягушка. Она спускается с крыльца одетая точно так же, как во время нашей первой встречи — вся в лентах и бантах и практически без какой-либо «серьёзной» одежды. Кариа подходит ко мне, приветственно прикасается губами к пальцам руки и украдкой следит за моей реакцией на поцелуй. Очень странно, но я привыкла видеть её в своих видениях наркотического бреда. Почему-то «Освободитель» — или LAE, как его называют в официальных изданиях, — кажется мне родственным этой девушке и тому образу мышления и жизни, который она проповедует. Кариа улыбается, и это пугает меня. Но в то же время я чувствую себя в полной безопасности рядом с ней. Даже если это всего лишь вызванное наркотиком видение, оно успокаивает меня и подготавливает к завершению «Жизни фермы» и переходу на «Рапсодию души».
И вот она, «Рапсодия». Теперь я вижу храм на гранитном уступе над морем. Верующие ищут здесь спасение, но рано или поздно уступ обрушится и унесёт вместе с собой жизни молящихся. Это случится к концу песни. Мне не надо думать над словами, я их слишком хорошо знаю. Тем не менее их вдумчивое повторение здесь, внутри порождаемой разъеденным препаратами разумом, помогает лучше сродниться с музыкой.
В какой-то момент мелодия обрывается словно бы незавершённой — и это конец песни. Мы справились, мы выступили не где-нибудь, а в «Эйфории». Я тоже молодец, — хвалю себя мысленно. Но иллюзия не спешит рассеиваться, она давит на мозг, заполняет ум обрывистыми образами. И я не могу отделаться от ощущения, как Кариа наблюдает за мной.
Позже я узнаю, что она действительно была здесь, слушала андеграундные музыкальные коллективы из-за занавески отдельной кабинки клуба, где сидит в полнейшем одиночестве за чашкой чая с марихуаной. Кариа не видит выступающих, не знает, кто есть кто. Но наше выступление чем-то заинтересовывает её, и девушка откидывает занавес, чтобы посмотреть на нас. И, конечно, она замечает меня.
— Я сразу узнала тебя. Слишком хорошо отложилось в сознании лицо той восхищённой девчушке за два с половиной года до этого. Не могла тебя забыть. Сразу, как увидела тебя впервые, поняла, что наша вторая встреча может стать началом долгого знакомства и, возможно, дружбы. — Впрочем, в этой своей мысли она ошиблась.

 Отправлено: 26.08.15 18:03. Заголовок: Когда мне исполнилос..

Когда мне исполнилось двадцать, я покинула “Cherry blossom”. Это случилось не внезапно, но было продуманным шагом. Я чувствовала, что слишком завишу от Грильяжа и его ви́дения музыки. Сходное ощущал и он. Поэтому мы решили разойтись.
Другой причиной разрыва стала напряжённость в нашей совместной жизни. Совместное творчество подменяло нам любовь, и мы занимались сексом исключительно чтобы получить вдохновение. Нам казалось, что это естественный и самый правильный способ. Но на деле это, конечно, было далеко не так.
Мы могли попытаться найти романтический интерес со стороны. Не появилось бы ни взаимной ревности, ни недопонимания. Наши отношения никогда не были «жёсткими» и зрелыми. Возможно, чересчур цинично говорить такое, но мы в действительности больше дополняли друг друга, нежели разделяли общее счастье.
Поэтому однажды — на четвёртую годовщину образования “Cherry blossom” — я сказала: хватит. Грильяж сразу понял это и только кивнул в ответ. Для других (а их теперь уже было трое — Лаура, её брат Клир и новичок Фауст) моя реплика и ответ на неё жестом Грильяжа осталась тайной. Мы отправились в кафе, наелись вкусных пирожных с масляным кремом и напились дешёвого вина. Потом сами для себя спели несколько своих любимых песен и разошлись по домам ещё до наступления ночи. Через несколько дней официальный лейбл «Офелия» начинал работу с нашим коллективом. С одной стороны, это означало необыкновенные перспективы в дальнейшей жизни группы, но также и означало, что с андеграунд-культурой стоит покончить. А я не могла так поступить. Потому и сказала: хватит, довольно.
Позже я пришла в магазин дисков и увидела на стенде свежий сингл обновлённой “Cherry blossom” в составе Грильяжа, Лауры, Клир, Фауста, Бейби и Рика. Бейби пригласил на моё место сам основатель группы Грильяж, а на присоединение новичка Рика настаивал продюсер лейбла. Диск имел красочную обложку всю в цветах, а над ней светилась чёрным как будто вырезанная на дереве надпись “Stolen sun”. Я покрутила диск в руках, вздохнула и купила его по «горячей» цене музыкальной новинки. Послушала по дороге домой — песни действительно были хороши, Грильяж с ребятами справлялся на ура и без меня. В конце концов роль аранжировщика и певицы не столь уж велика, даже если формально я считалась второй в группе.
Через два месяца вышел и первый официальный альбом “Cherry history” — ремиксы наших старых песен в исполнении нового коллектива. Я купила и его просто чтобы поддержать своих друзей.
Затем наши пути разошлись окончательно. Я стала свободной певицей. По памяти старых связей посещала организуемые любителями концерты. Моталась от одного коллектива к другому, нигде не задерживаясь надолго. Для меня это был период поиска. Также пробовала сочинять и сама — из-под моего пера вышли песни «XXI век» и «Разрушение», а также обширная композиция «Гибель Помпей». Все эти произведения не сказать, чтобы были удачными, но публика принимала охотно и их. Впрочем, я чувствовала свой собственный уровень как композитора слишком достоверно. — Понимала, что долго такое продолжаться не может.
Моей самой серьёзной попыткой творчества стала песня «Время», которой я уделила месяца полтора работы с утра до вечера, прерываясь только на сон, еду и походы в университет, где обучалась параллельным курсом на дизайнера. В ней я использовала наработки ещё времён выступлений в составе “Cherry blossom”. Получилось, надо признать, довольно средне, хотя после завершения работы я чувствовала себя вымотанной до предела. Что ж, у меня было целых четыре номера, с которыми можно было выступать. И я выступала. Был опять вечер в клубе «Эйфория», была десятиминутка на фестивале свободного искусства «Флора», отдельные номера по городским молодёжным и интеллектуальным тусовкам. В итоге я попала на сцену «Венеры» — крытую эстраду подле ресторана, где одновременно присутствовало более двух сотен человек. Здесь Кариа и нашла меня.
У меня кружилась голова, тошнота подкатывала к горлу. Было тяжело привести в порядок мысли. Прямо передо мной маячил труп человека с вытащенными наружу внутренностями. Кишки валялись на белом паркете пола, свёрнутые в кровавые кольца и петли; желудок был взрезан и вывернут наружу; рваные лёгкие торчали из просветов между рёбрами. Довольно неприятное зрелище, но я привыкла к таким видениям. Постепенно наркотический препарат «Освободитель» подтачивает моё сознание, всё более смешивая реальность с иллюзиями. Бредовые образы заполняют теперь едва ли не четверть всего времени бодрствования, так что я уже привыкла не обращать на них внимания. И всё же вид раскиданных по полу органов вызывал чувство истинного отвращения.
— Как прошло ваше выступление? — спросил труп. Кровавые пузыри надувались на его губах, пока он произносил слова. Умный и спокойный взгляд пристально разглядывал меня.
— Всё нормально. Только я смертельно устала. — Это было правдой; ничто не выматывало меня в последнее время так сильно, как песни. Наверное, я вкладывала просто слишком много чувств в выступления, выжимая из себя последние крохи усилий. И это тяготило меня.
— Мы бы хотели… впрочем, вам самим решать. Как насчёт сольного концерта где-нибудь в конце декабря?
— Сейчас что? Ноябрь?
— Да, двадцать второе число.
— Значит, через месяц… — Я прикинула в уме срок. Возможно, хватит, чтобы сочинить три-четыре простые песни или же одну серьёзную композицию. — Идёт. — В конце концов, мне нужно выступать, я завишу от этого так же, как и от «Освободителя».
Труп на белом древесном паркете сосредоточенно кивнул и что-то записал в карманный блокнот. Наверное, это был менеджер или администратор эстрады. Но я почему-то продолжала видеть его растерзанным и с вытащенными наружу кишками. Хотя на самом деле он, наверное, стоял передо мной или сидел на стуле.
Хлоп! — Картинка сместилась, чей-то образ мелькнул на краю моего поля зрения. Я посмотрела туда. Девушка с необычайно красивыми волосами и глазами, одетая словно сказочная фея. Я сразу узнала её — Кариа л’Клер. В разуме возник только один вопрос: вижу ли я её на самом деле или это опять туманный наркотический морок? Наркотическое опьянение сейчас достигало своего пика, потому я совершенно не могла доверять тому, что воспринимают мои органы чувств.
Принцип действия «Освободителя» — или LAE — основан на разобщении связи между сознанием, памятью и восприятием. Воспоминания становятся словно бы податливыми и легко корректируются даже небольшим волевым усилием. Эффект временный, но довольно силён. Наркотик появился на свободном рынке лет пять назад и сразу завоевал определённую популярность среди агрессивно настроенной молодёжи. Словно в фантастических романах, вещество позволяло создавать и воссоздавать искусственные воспоминания, никак не отличимые от настоящих. Притом во время конструирования сохранялась полнейшая чистота разума как такового — можно даже было сказать, что сознание оставалось в как бы приподнятом тонусе и действовало независимо внутри распадающихся образов ложной памяти. При должном старании можно было даже программировать эмоции, связанные с теми или иными образами настоящей или поддельной памяти. Кто и когда точно создал LAE, остаётся до сих пор не известным, но найдутся многие люди, которые поблагодарили бы анонимного автора за такой дар современному обществу. «Освободитель» даже тайком применяли для обучения — ведь созданные под его действием воспоминания особенно крепко держатся в голове, и так можно запомнить очень многое.
Я подсела на «Освободитель» два года назад. После марихуаны и LSD это был мой первый препарат. И в итоге я остановилась именно на нём. Сама идея ложных воспоминаний не особо интересовала меня, но наркотик помогал в творчестве, поэтому я продолжала его приём. После нескольких месяцев регулярного приёма я начала понимать, что не могу обойтись без него. Даже когда я сочиняла «Время» — свой opus magnum, — LAE поддерживал меня и помогал составлять мелодию из отдельных кусочков.
— Кариа, — спокойной сказала я видению. Оно улыбнулось в ответ:
— Шива. Или теперь тебя следует называть Нифи?
Я не определилась со своим новым псевдонимом. Хотела порвать окончательно с прошлым опытом “Cherry blossom”, отказавшись от старого имени Шива, но до сих пор не подобрала ему хорошей замены. И вдруг видение говорит мне это слово — «Нифи». Какое чувственное и сложно звучащее слово, как оно успокаивающе и умиротворяюще действует на душу. Да, безусловно, хороший вариант.
— Нифи? Просто здорово. Да-да, теперь я буду Нифи.
Теперь я практически уверена в том, что вижу перед собой иллюзию. Откуда постороннему человеку знать о том, что красиво для меня звучит, а что — нет. Впрочем, я всегда думала о Карии именно как о такой личности.
— Пойдём. Я хочу пройтись с тобой. — Она аккуратным движением разворачивается на пятке левой ноги к выходу и плавно, почти летающе удаляется. Меня завораживает происходящее, я не могу позволить этому прекрасному ощущению заглохнуть и уйти. Поэтому следую за Карией.
Мы минуем арочный вход на второй этаж эстрады, спускаемся по витой лестнице в фойе. Здесь вдоль стен из тёмного дерева тянутся такие же чёрные скамейки с мягкой обивкой, а с потолка свисают кувшины галогеновых ламп. Довольно милое местечко и очень спокойное, такое непохожее на творящуюся сверху толкучку. Ещё одна арка — и мы во внешней части веранды здания. Я накидываю пальто прямо поверх строгого костюма «белая рубашка, чёрный жилет и чёрная юбка» — предпочитаю выступать в почти деловой почти униформе. Сейчас ноябрь, и недавно выпавший снег, что ещё не успел измазаться в грязи, покрыл ровным слоем город. Теперь мы спускаемся по ступеням крытого крыльца на тротуар. Уже почти ночь, и только фонари освещают путь. Куда мы идём, я не знаю — просто вперёд, я вслед за Карией.
— Хорошая погода? Как ты воспринимаешь такие совершенно зимние деньки? — спрашивает Кариа.
— Да, приятная погодка. Люблю первый снег, он самый свежий и обычно самый белый.
— Согласна. — Она нагибается, пальцами сгребает снег с идущей вдоль дорожки полоски травы и кидает получившийся комок мне в лицо. Я успеваю отвернуться от неожиданной атаки и ловлю снежок щекой.
— Ах ты! — Я смеюсь и тоже пытаюсь кинуть в Карию снегом, но та ловко уворачивается от всех моих попыток плавными и резкими движениями, в которых не хватает системности, зато уж точно достаёт жизни и невероятного изящества. Кариа касается тротуара лишь носком своих ног и тотчас снова уходит в сторону. Как я не стараюсь, мне не удаётся предугадать её следующее движение и снова, и снова я мажу.
— Так ты лишь потратишь время попусту. Тебе в меня никогда не попасть. А вот я могу в тебя. — Она снова загребает ладошкой снежок и отправляет его мне в лицо. Я пытаюсь присесть, но в итоге колкий снег ударяется в самую середину лба.
— Бу! Так не честно!
— Но я же не виновата, что ты такая неуклюжая. — Внезапно она оказывается прямо передо мной и просто окунает моё лицо в пригоршню снега. — А как тебе такое?
От неожиданности я оступаюсь и просто падаю в снег спиной назад. Довольно больно, но действие наркотика подменяет ощущение на более приятное — сродни тому, какое охватывает, когда летом с разбегу бросаешься в реку.
— Ну вот, теперь ты вся совсем в снегу. Была бы я твоей мамой, поругалась бы. Но мне нравится. — Она снова одним рывком подскакивает ко мне и, поймав пальца руки, целует их, слизывая снег с ногтей. — Но чтобы тебе не было одиноко в этом снегу, сделаю-ка я так. — Кариа разворачивается на одной пятке, картинно раскидывает руки и тоже падает в снег подле меня, а потом специально ворошит руками сугроб, накидывая снегу сверху на себя.
Наконец мы замерли. Теперь просто тихо лежим рядом друг с дружкой, смотрим на падающие с неба хлопья белого морозного пуха, на то, как на гранях снежинок играют отсветы большого фонаря.
— Кариа, скажи, ты настоящая? — наконец спрашиваю я. Это верный способ отличить наркотический морок от реального человека — все образы, навеваемые «Освободителем» исключительно правдивы, достоверны, но никогда не скрывают, что они — лишь иллюзия.
— Видение, бредовая галлюцинация. Ты ведь это хотела от меня услышать? Ну а если я настоящая?
Мне остаётся только вздохнуть. Можно закрыть глаза и отдаться счастью. Я так и делаю.
— Давным-давно я видела тебя на сцене в “Zero”. Тогда ты поразила меня в самое сердце. С тех пор я и мечтаю заниматься музыкой.
— Да, помню. А ещё мы пересекались два года назад в «Эйфории». Ты выступала в составе группы “Cherry blossom”. Помнишь это?
— Когда? Наше первое выступление там с ребятами?
— Оно самое. Я тогда посмотрела на тебя и сразу узнала.
— И что скажешь о моих песнях?
Кариа бывает жестока. Она вообще жестокий человек. Жестокий и эгоистичный. Настоящий гедонист, который любит весь мир вокруг и самую жизнь. Она не будет таить своё мнение в угоду такту, скажет обо всём как есть. Так и происходит:
— Плохо. Не отвратительно, но весьма плохо. Ты ведь и сама так считаешь?
— Да… Я думала о чём-то таком. Сама удивляюсь, как умудряюсь при таком репертуаре радовать стольких людей.
— Всё просто: большинство не обременено вкусом и слушает музыку лишь ушами. Если бы они чувствовали её сердцем, сразу заметили бы фальшь твоих песен времён “Cherry blossom” и неуклюжесть нынешних. Впрочем, эти самые “Cherry blossom” на самом деле не так уж и плохи. Определённо, твой уход подействовал на них лучшим образом.
Я отёрла лицо тыльной стороной перчатки от начинающего таять на тёплой коже снега.
— Если ты так говоришь, наверное, всё так и есть. Но что я могу сделать? — Всё же обида тихонько кольнула меня.
— Не смей обижаться, — холодно отрезала Кариа. Продолжила снова спокойным и излучающим такое притягательное тепло тоном, — Ты хотела услышать моё мнение, хотела узнать, что я думаю. Не стоит обижаться, если оно вдруг оказалось не самым лестным. Тем более, как я уже сказала, ты сама замечаешь собственные недостатки и пытаешься их побороть… Очень неубедительно пытаешься. Хочешь, я помогу тебе?

Дом Карии л’Клер располагался на обратном по отношению к Старому городу берегу реки в районе, раскинувшемся между большим парком, железнодорожным вокзалом и старинным монастырём. Это место обычно так и называли — Другая сторона (хотя официально она называла Восточный торговый район). Здесь были кварталы спальных многоэтажек, и небольшой аккуратный коттедж-особняк терялся между бетонными гигантами. Но тем не менее он был довольно красив и как нельзя лучше подчёркивал господствующее в жизни Карии настроение отстранённой меланхолии. Дом был выполнен в белых с небольшими вкраплениями чернильно-чёрного тонах, его отделка не пыталась подражать ни кирпичу, ни мрамору, а рисовала на белом фоне стен сложную сетку чёрных линий, пересекающихся под разными интересными углами. Парадный вход утопал в цветах всех оттенков — по-видимому, искусственных, так как они оставались открытыми даже зимней ночью.
Всего в доме было два этажа. Кариа сразу поднялась по аккуратно выдвинутой из стены холла лестнице в большой зал верхнего. Здесь белый пластиковый паркет был застелен минималистичным чёрным с белыми геометрическими фигурами ковром, а потолок представлял собой мозаику обычных и затемнённых стёклышек-зеркал. У дальней стены между окнами стояло пианино, а угловую стену занимала репродукция видов Венеции, Гонконга и Иерусалима с высоты птичьего полёта, как бы перетекающих друг в друга.
— Довольно уютно, хотя и пустовато, — протянула я.
Кариа улыбнулась:
— Более чем удобно. Я стараюсь время от времени менять обстановку в доме. Но эту комнату обычно стараюсь не трогать. Мне нравится эта отрешённая пустота и покой, что здесь установились.
Я оглядела комнату ещё раз. Не сразу бросились в глаза два псевдоклассических креслица — одно у музыкального инструмента, а другое — в углу дальней стены. Ещё здесь был переносной торшер, выполненный в эконом-стиле. Окна закрывали чёрные жалюзи.
— Тебе нравятся монохромные цвета? В основном все либо чёрное, либо белое.
— На их фоне другие цвета обретают несвойственную в других палитрах жизнь и яркость, но при этом не режут глаз. Я считаю: это довольно хорошее цветовое решение. — Пауза. — Подожди немного, я приготовлю поесть. Ты ведь никуда не торопишься?
— Нет. И не стоит — я дома поем.
— Спрашивая, не занята ли ты, я имела в виду: не останешься ли ты на ночь?
Я чувствовала себя здесь не совсем в своей тарелке — одна наедине со своим детским кумиром, который проявляет теперь ко мне такое внимание и радушие. И всё же мне было более чем приятно. И я согласилась:
— Только предупрежу родителей, что переночую у…
— …подруги, — подсказала Кариа.
— Подруга… — повторила я задумчиво. Неужели Кариа уже считает меня настолько близким себе человеком?
— Да, именно так. Вижу, ты смущена. Не стоит. Я бы не пригласила тебя к себе, не думая о тебе, как о своей подруге. Я довольно замкнутый человек, настоящий одиночка.
— Да я, собственно, тоже, — протянула я.
Кариа спустилась снова на первый этаж, пригласила меня на кухню. Она отказалась поужинать здесь, предложив усесться в столовую. Кариа быстро разогрела куриные желудочки под сливочно-яичным соусом, добавила к этому сладкий салатовый лист и чашку забелённого кофе.
— Чтобы не уснуть сегодня ночью.
Ели мы при свечах, отдавая дань старому аристократическому стилю. Кариа сказала, что так легче всего ощутить романтику ночи. Горели всего три свечи, их пламя танцевало на стенах, на столе, на наших лицах. А вокруг мерно плыла полутьма.
Кариа говорила мало, в основном только по делу. Но мне казалось, что она постоянно что-то обдумывает, пытается прийти к какому-то решению. Я не очень понимала, что происходит, но старалась не сбивать её с мыслей и тоже молчала. Наконец Кариа озвучила вопрос, который так её занимал:
— Предлагаю отныне заниматься музыкой вместе. Я сочиняю, ты исполняешь. Так было бы лучше всего. Меня мало привлекает публика, и я не очень часто выступаю сама. К тому же у тебя замечательный голос. Хотя используешь ты его совсем не оптимально. Но этим мы тоже займёмся. Итак, ты согласна?
Что я могла ответить на такое предложение? Казалось бы, ответ очевиден. Но я не могла решиться согласиться. Слишком всё было хорошо. Это-то меня и беспокоило. Кроме того, я опасалась, что Кариа растратит на меня свой талант и сама не прославится. Она словно прочла мои мысли и вдруг добавила:
— Не беспокойся, всё нормально. Не думай, что занимаясь тобой, я забуду о себе. Просто я люблю красивых девушек и красивую музыку. И ты лучше остальных сможешь реализовать мои идеи и преподнести их миру.
— Ну, если ты так считаешь… — Я всё ещё не была уверена.
Но она ответила лишь улыбкой. Похоже, своё предложение она сразу посчитала принятым, и мне не было нужды вслух соглашаться на него.
— Так, а теперь займёмся тем, ради чего мы вообще собрались. Займёмся музыкой. Я уже сочинила одну песню, довольно экспериментальную, но, должно быть, интересную. Хочу услышать, как ты исполнишь её наедине при мне.
Это была простая, но по-своему красивая аранжировка популярной мелодии «Вечер спокойствия», переделанный под свободное джазовое исполнение с элементами старого блюза, к которой были досочинены слова. Звук представлялся широким, полным, и я старалась спеть песню наиболее близко к этому образу. Однако получилось, конечно, не очень хорошо.
— Ещё раз, — приказала Кариа. Она сидела в шортах и майке на кресле подле фортепиано. Я стояла в центре комнаты с ковром и пела.
Снова и снова, и снова… Кария не успокаивалась. Вносила корректировки в моё исполнение, но ни разу не перебивала, заставляла петь до конца, так что вскоре я твёрдо запомнила мелодию и могла попытаться передать её лучшим образом на отвлекаясь на текст и нотную запись. Но, как всегда бывает в таких случаях, получалось куда хуже желаемого. Кариа терпеливо говорила о недостатках, изредка вдруг хвалила и заставляла беспрестанно повторять. В какой-то момент я почувствовала усталость и начала запинаться. Кариа тотчас это заметила и позволила передохнуть. Она даже настояла на отдыхе, потому что «Измождённой и спотыкающейся ты мне не нужна».
— Ты ведь принимаешь «Освободитель»? — спросила она, когда убедилась, что я удобно легла на диван гостиной комнаты первого этажа дома. Сама Кариа сидела подле, облокотившись на спинку стула.
— Да.
— Поэтому я так легко тебя «читаю». Все любители этой штуки необычайно открыты миру. Впрочем, тебе это пойдёт только на пользу. Продолжай приём.
Я ожидала, что Кариа меня поругает, что запретит принимать LAE, но, кажется, она очень хорошо понимала суть воздействия этого препарата. Не пила ли она его сама?
— Нет, ошибаешься. Из наркотиков я ничего не пью… — Пауза. — Я же говорила, что легко читаю тебя. Даже те мысли, которые ты не озвучиваешь, я легко узнаю. Это из-за нашей связи. У нас она лучше, чем у близких друзей, правда, пока работает лишь в одну сторону — от тебя ко мне.
Призывная трель телефона оборвала наш разговор. Я осталась лежать, тогда как Кариа подошла к аппарату и сняла трубку.
— Да, да. Здравствуйте. Сейчас позову. — Она оторвалась от трубки и, видимо, обращаясь ко мне, проговорила, — Тебя.
Пришлось подниматься и мне. Тело отчаянно сопротивлялось, мышцы отказывались подчиняться и выполнять требующиеся от них движения. Но я пересилила очередное наваждение и быстро подошла к телефону.
— Алло?
— Милая, где ты? У подруги? — голос явно принадлежал матери; и он был очень взволнован. — Немедленно возвращайся домой, тут приехали люди из полиции, говорят — что-то случилось на том концерте, где ты участвовала.

 Отправлено: 26.08.15 18:03. Заголовок: Двое следователей за..

Двое следователей заехали за мной и из особняка Карии отвезли сразу в полицейский штаб. Обшарпанное здание с низкими потолками отдавало сыростью и плесенью, скорее напоминало сарай, нежели участок. Однако сам кабинет, куда меня провели, оказался на удивление чист и опрятен. Фотографии охотничьих собак на стенах, тяжёлый письменный стол и вращающееся кресло за ним, планшетный компьютер и телефонный аппарат. Сам следователь — грузный мужчина среднего возраста с бурными усами, а его помощник — такого же примерно возраста спортивного вида пижон в узком пиджаке и с галстуком-бабочкой.
— Итак, вы знаете, зачем вас сюда вызвали?
— Нет, — честно ответила я. Сама же подумала, что, наверное, кто-то напился на концерте и затеял массовую драку, разгромив эстраду и покалечив кого-нибудь. История не новая, меня уже привлекали в качестве свидетеля по подобным происшествиям.
— У нас тяжёлая ситуация. Помощника администрации театрального учреждения «Венера» убили в гримёрной комнате. И у нас есть свидетельство, что вы посещали эту комнату за полчаса до того, как обнаружили тело.
Я не сразу поняла сказанное. Потребовалось напрячь память и воображение, чтобы сопоставить всё виденное и слышанное. К сожалению, действие наркотика — я приняла ещё одну дозу у Карии — пока ещё не прошло окончательно.
— Расчленённое тело посреди коморки.
— Совершенно верно. Вы видели этого человека мёртвым? Почему тогда не сообщили сразу никому?
Значит, это не было иллюзией. Не был сам труп. Он взаправду лежал там с раскиданными по белому паркету кишками, а из его рта спускалась тонкая линия пенистой крови. Мороком было то, что тело разговаривало.
Почему я не сообщила о теле. Видела его, но не сообщила. — Что я могла ответить на этот вопрос? В любом случае, теперь я буду главной подозреваемой. Мои родители тоже были здесь. Хорошо, что не в этом кабинете. Хотя, боюсь, полицейские всё равно сообщат им о том, что я единственное могла сказать им.
— Я приняла большую дозу «Освободителя». Думала, это бредовое видение.
Следователи подёргали меня ещё несколько минут, расспросили об увиденном в подробностях и отпустили под подпиской о невыезде. Порекомендовали держаться дома и никуда не выходить.
О Карии я ничего не сказала. А ведь она тоже видела тело.

Отец с размаху ударил меня по лицу. В глазах сверкнуло — и вот я уже по инерции отступаю на шаг, затем ещё на один — а удары всё сыплются. Я не пытаюсь защищаться или закрывать себя руками. Пусть бьёт — быстрее успокоится. Наконец позади меня оказывается софа, и я, неспособная более отступать, сажусь — почти падаю — на её край.
— Дура! Идиотка хренова! Какого хера ты жрёшь эту дрянь?! — Отец замахивается для нового удара. Со шлепком его ладонь врезается в мою щёку. Должно быть, это больно. Я не чувствую ничего из-за действия наркотика, которое ещё не прошло. Отец не знает об этом и потому постепенно начинает утихать, думая, что надавал мне освещающих затрещин.
Надо что-то сказать, но я молчу. Лишь ожидаю продолжения тяжёлого разговора.
— Как давно ты пьёшь «Освободитель»? — уже спокойнее, но очень мрачно спрашивает отец.
— Два года.
— Ёлки-палки. Ну ты и дура.
Кариа сказала, чтобы я продолжала принимать LAE. Родители запрещают мне это делать. Они все такие разные люди, но и Кариа, и мать с отцом — они дороги мне. Что же теперь я должна делать? Мне нравится философия Карии — это отрешённая созерцательная погоня за удовольствием, описание счастья как высшего блага. Кариа не глупа, напротив, она почти (или даже совсем) гениальна. Верит в чистый мир чистого счастья словно ребёнок. Поэтому одобряет наркотики, что дают возможность быть счастливее, чем ты есть без них. Но разве можно это объяснить родителям — людям совсем иной эпохи, совсем иного воспитания, для которых слова вроде «неоэклектический материализм» и «постгедонизм» — просто слова, которые ничего не объясняют? Так что я должна сказать теперь разъярённому отцу, что только что весьма неслабо избивал меня, рыдающей матери, что жмётся в угле комнаты, проливая бессмысленные слёзы? Да, я наркоманка, но я сама стала ею, это был мой осмысленный выбор. Не смейте мне указывать! — Впрочем, если я скажу такое вслух, это будет выглядеть в лучшем случае как бунт подростка, потому смолчу.
Я делаю грустное, немного пристыженное лицо. Сцена научила меня лицедейству, а постоянное общение с различными — интересными и неприятными, умными и бестолковыми — личностями выработала у меня навык внешне имитировать эмоции. Поэтому я сейчас сыграю свою роль правильно, изображу провинившегося и понимающего это ребёнка, каким меня хотят видеть родители. На самом деле, конечно, я не чувствую за собой никакой вины. Даже если бы я хотела испытать что-то подобное, я этого не могу. И что же, в этом содержится такая большая вина?
Кариа ездила со мной в участок, но мои родители не пустили её в дом. Сказали, что надо дать мне время побыть одной и обдумать своё поведение. А друзья пока подождут. Не сомневаюсь, отец подозревал Карию в плохом влиянии на меня, хотя познакомились мы лишь несколько часов назад, а встречались до сих пор только трижды, и никакого дурного влияния от неё ко мне не было, если не считать таковым то, что именно Кариа своим выступление пять лет назад вдохновила меня стать певицей. А наркотики — я бы и так рано или поздно попробовала их.
На самом деле меня мало беспокоило мнение обо мне моих отца с матерью, больше пугало то, что они мне теперь проходу буквально не дадут, помешают творчеству и встречам с Карией — которые, я верила, обязательно ещё будут в будущем. Поэтому я старалась как-то повлиять на гнев родителей, свести всё к более обыденной ссоре. Потому пусть отец бьёт меня сколько захочет, меня это мало волнует.
Я чувствовала, что обстановка постепенно разряжается. Родители всегда считали меня образцовым ребёнком — такую роль я играла перед ними. Не знали они, что я почти не посещала в своё время школу, так как при этом умудрялась отлично писать контрольные и сдавать экзамены. Не знали и того, что у меня были сексуальные отношения с Грильяжем. Не знали, что я тайком снимала деньги на наркотики с их кредитных карточек. И, конечно, не знали, что я вообще принимала когда-либо наркотики. И вот сейчас эта последняя иллюзия была перед их глазами разрушена моим собственным признанием. Они много чего о своей дочери не знали. И, наверное, не должны были узнавать — так было бы лучше для всех.
Что я, спрашивается, сделала не так? Просто неудачно проговорилась насчёт найденного тела. Если бы не это, вряд ли кто смог что доказать. Кариа, конечно, не сдала бы меня, как не сдала и я её. Интересно, она всё-таки принимает тоже «Освободитель»? Или она просто психически ненормальна, раз не реагирует на вид выпотрошенного трупа? Так или иначе, я спрошу об этом её позже.
Неожиданно в дверь позвонили. Короткий писк, затем об дверь снаружи что-то ударилось. Отец приказал мне оставаться в своей комнате и вышел поприветствовать гостей.
— Если это твои друзья, скажу, что ты занята. Наш разговор с тобой ещё не закончен.
Я слышу, как он спрашивает человека за дверью, как повторяет вопрос, как скрипит замко́м. Потом он охает, с силой распахивает дверь.
— Кто, кто вас так?.. Дорогая, немедленно вызывай скорую помощь! И полицию.
Мать словно разъярённая пантера выскакивает в коридор. Её взвинченные нервы уже явно на пределе. Что ж, я следую за ней.
На пороге дома лежит человек в тяжёлом пальто. Его лицо повёрнуто ко мне, я вижу глубокий шрам от левого виска к правой скуле. Глаз вытекает прямо на переносицу. Рот незнакомца искривлён в судорожной гримасе, он тяжело дышит, пытается шевелиться и что-то повторяет про себя. Человек протягивает вперёд руку — она вся в крови, и не хватает трёх пальцев. Очередное кошмарное зрелище. Впрочем, я почти уверена, что сейчас вижу всё именно так, как оно и есть на самом деле.
— Словно убийца следует за мной по пятам, — шепчу я сама себе. И чувствую тёплый взгляд Карии сквозь распахнутую дверь из темноты ноябрьской ночи.

В двадцать два года я порвала с родителями и переехала в новый Заречный район города, где стала снимать однокомнатную квартиру. В двадцать три я стала певицей — лицом лейбла «Офелия». В двадцать четыре создала свою группу “Apple flowers”, которая тотчас стала известнейшим музыкальным коллективом города. Теперь я была желанным и обязательным гостем каждого городского праздника. Не было больше той по-детски восхищённой мечтательницы андеграундной сцены, я стала мейнстримом. Но, что удивительно, Кариа помогла мне сохранить после такого превращения свой стиль и даже развить его ещё шире и глубже. Мою музыку Кариа называется «музыкой внешней души», потому что, как она считает, в своих песнях я чувствую и запечатлеваю душу города. Моя внешняя душа — это не то же самое, что следование интересу толп; Кариа специально подчёркивает это раз за разом.
В целом мы — “Apple flowers” — стали очень плодотворной творческой командой. Кариа л’Клер писала музыку и иногда выступала вторым голосом, я была главной вокалисткой, Чавес, двухметровый качок-мексиканец, занимался синтезатором, Глем играла на сонитроне, а Мария с Карлом брали на себя все остальные инструменты — какие придётся. Наш стиль склонился к неоэклектике, но больше отсылал к классике джаза и блюза, нежели к андеграундному року. Кариа не боялась экспериментировать со стилем, и под её руководством мы иногда подражали классической академической музыке, порой играли что-то вроде чембер-рока и даже пробовали техно-звучание. Так или иначе, получалось очень даже неплохо. Я оставалась довольной, радовалась и Кариа — а большего мне и не надо было; известность и популярность были вторичны.
Постепенно, общаясь с Карией, я начала понимать, что она действительно почти безумна. Но безумие её являлось скорее красивой чертой личности и возникало из-за сложных отношений Карии с обществом. Она не признавала никаких авторитетов и привыкла уничтожать любую помеху на своём пути. Также она проявляла заботу и обо мне.
Так или иначе, после третьей встречи с Карией л’Клер моя сценическая карьера пошла резко вверх. Теперь родители, узнавшие после того случая с убийством за кулисами крытой эстрады о моих пристрастиях к наркотику «Освободитель», планомерно обрывали всякие ниточки, связывающие меня с ними.
— Мы не заслужили такого позора, чтобы наш ребёнок сидел на всякой дряни, — сказала мать. С тех пор мы почти не разговаривали.
Отец был ещё более критичен в своей ненависти к моей теперешней жизни:
— Ты, певичка херова, больше не моя дочь. Даже не показывайся мне на глаза. Буду ждать, когда ты приползёшь сама просить у меня прощения.
Что ж, они сделали свой выбор. Обоим им я была куда менее важна как человек, нежели как ребёнок. А раз я не соответствовала статусу «хорошенькой девочки», меня следовало удалить из жизни.
Вначале, пока я ещё жила вместе с отцом и матерью, Кариа оказывала посильную поддержку, приносила деньги и наркотики. Иногда мы курили вместе марихуану или лизали марки LSD, но чаще всего подарком Карии мне был «Освободитель». Она тайком проносила препараты в дом моих родителей и передавала мне. А перед отцом с матерью мы играли роль обычных подруг. Думаю, в конце концов нам удалось убедить их в положительных чертах нашей дружбы. Ах, если бы они знали, чем мы занимались!
Кариа оказалась очень странным человеком. Она любила рассуждать о природе человеческих страстей, с некоторым цинизмом относилась к религии, проповедуя свою собственную веру в жизнь. Порой мы беседовали о тёмном начале, время от времени проявляющемся в каждом человеке, и Кариа рассказала, что давно примирилась со своей человеческой природой. Она стремилась в какие-то совсем неведомые дали экзистенциального поиска себя и утянула меня вслед за собой. Мы вместе предавались разврату постгедонистического образа жизни и занимались свободным творчеством.
Искусство под началом Карии и вследствие её странных речей раскрывалось передо мной совсем уж невероятной картиной. Я начала думать, что мои песни — это ключ к раскрытию самой себя. Такая простая мысль до этого не приходила мне в голову, но теперь занимала мой разум полностью. Творя, мы находим Бога внутри себя, — любила говорить Кариа. А я находила лишь «отпечаток» личности Карии, снова и снова… Кариа и музыка стали для меня единым целым. И я любила их обоих.
Вначале родители пытались контролировать мою жизнь искусством. Не смотря на ту дистанцию, на которой продолжали держаться от меня. Я не могла с этим смириться. И в конце концов уехала при первой возможности поближе к дому Карии.
Кариа имела большие связи в лейбле «Офелия», она не стеснялась использовать их мне на благо. Кариа убедила руководство компании в том, что лучшим вариантом будет дать мне полнейшую свободу от продюссирования — она сама занималась руководством “Apple flowers” наряду с сочинением музыки и аранжировкой. Впрочем, порой аранжировку она оставляла на меня. Так я постепенно училась у Карии создавать действительно красивые песни и композиции.
Прошло ещё несколько месяцев, и лейбл «Офелия» по настоянию Карии устроил мои гастроли по миру, так как Карии было важно, чтобы меня услышало в живую как можно больше человек. Мы всей командой посетили несколько городов, где давали сольные концерты или выступали в составе общей программы. Для турне Кариа сочинила несколько новых песен, которые отличались точным следованием стилю наиболее успешных наших композиций. С другой стороны, Кариа разбавила их парой мелодий, как будто специально издевающихся над амплуа группы — сложные построковые мотивы с вкраплениями этнической музыки и техно-транс-ритмов. Гастроли увенчались сокрушительным успехом, и наша популярность ещё возросла.
Одновременно я стала замечать некоторое отторжение со стороны Карии. Она всё так же была откровенна и дружелюбна со мной, но, казалось, с неохотой занималась совместным музыкальным проектом. Всё чаще аранжировка оставалась на меня. С одной стороны, я была рада продемонстрировать Карии своё мастерство, с другой — мне было тяжело переживать разрыв. Я опасалась, что между нами возникнет непонимание, что Кариа даже может отвергнуть меня — я была уверена, что если ей это захочется, если общение со мной будет для неё слишком обременительным, она легко сможет отвернуться от меня, сказав напоследок что-нибудь ласковое, но довольно категоричное. Впрочем, как оказалось в дальнейшем, я Карию совершенно не понимала и сильно ошибалась с причинами той холодности, которую она начала проявлять по отношению ко мне. Впрочем, тогда я мало думала об этом, всё больше погружаясь в искусство. Однако в душе чувствовала зарождающиеся ростки паники.

 Отправлено: 26.08.15 18:04. Заголовок: Это случилось спустя..

Это случилось спустя два месяца после окончания турне. Я возвращалась после утомительной работы с новыми инструментами, на которых “Apple flowers” должны были научиться играть к следующему концерту, поскольку Кариа, которая в этот раз снова взялась за аранжировку, целиком полагалась на наше трудолюбие. На самом деле мне было немножко обидно — сочинять музыку для неё так же естественно, как, скажем, дышать или спать, и потому она никогда не старается специально, работая с нами. Однако нам — что мне, что моим товарищам по коллективу — приходилось убивать все силы на разучивание партий, слов и работы с инструментами. А в последнее время Кариа совсем распоясалась в плане сложности сочиняемых ею произведений, подкидывая нам раз за разом практически невоспроизводимые мелодии. Однако она продолжала слепо надеяться на наши трудолюбие, упорство и, конечно, любовь к песенному творчеству. И мы старались не подводить её ожидания и старались на пределе своих возможностей.
День был необычно тяжёлым и по другой причине. Лейбл «Офелия» в результате каких-то неизвестных мне финансовых махинаций оказался скуплен крупной компанией Denver & Sons, которая сразу же решила реформировать внутреннюю музыкальную политику в сторону большего следования интересам целевой аудитории, которой была в основном эстетствующая молодёжь и зрелые люди нетрадиционных общественных взглядов. Одновременно Denver & Sons опасались продвигать в массы явную контркультуру, поэтому набросились на все островки постгедонизма и неоэклектики в «Офелии». Досталось и нам с “Apple flowers”.
— Мы уважаем вашу позицию и всецело поддерживаем свободу музыкального творчества, однако есть опасения по поводу чрезмерного деструктивного влияния вашей музыки на агрессивно настроенные подростковые массы. Поэтому мы собираемся отдать руководство проектом “Apple flowers” в руки политически образованного человека. Конечно, это не означает, что вас будут теперь жёстко контролировать, но и такой… хм — распущенности как раньше мы позволить себе не можем. «Офелия» — серьёзный лейбл и должна правильно оценивать собственную ответственность перед аудиторией.
Фактически, это означало возврат жёсткого продюссирования группы, против чего Кариа так активно выступала. Разговор с представителем Denver & Sons состоялся ещё утром, и всё высказано было лишь мне как лидеру группы. Кариа ещё не знала о грядущих переменах. И, вероятно, сказать ей о них должна именно я. Я заранее предчувствовала её тяжёлую реакцию. Скорее всего Кариа внешне никак не проявит своё негодование, но, конечно, она будет более чем раздосадована крушением своим планов по поводу группы. Кариа планировала дальше развивать именно наше контркультурное направление, её замыслом было превращение некоторых веяний контркультуры достоянием масс путём синтеза оных с мейнстримовых направлений. Именно в таком ключе она видела дальнейшую судьбу коллектива “Apple flowers” и нашей музыки.
Итак, настроение у меня преотвратное. Чтобы хоть как-то успокоить нервы, я купила несколько пирожков в небольшой пекарни на углу своего квартала, наелась горячим мягким тестом с начинкой из изюма, кураги и чернослива. Это почти не помогло, но на самом деле я просто хотела как-то занять время перед серьёзным разговором с Карией. Из своей квартиры я набрала её номер и попросила о встрече. Конечно, Кариа согласилась — кажется, она всегда была рада видеть меня как можно чаще. Но она ещё не знает, зачем я к ней пойду. Мне не хотелось расстраивать Карию, а тем более злить её. В гневе Кариа была прямолинейна и жестока как никто иной, и это пугало и настораживало. Казалось, она просто уничтожит любое, что посчитает угрозой себе и своим идеям.
Теперь я выхожу из дома, где снимаю квартиру, и направляюсь по зимнему проспекту в сторону Восточного торгового района. Прохожу мимо церквей старого монастыря, иду вдоль берега реки. Впереди маячит заснеженный мост, но мне не надо пересекать воду по нему. Кариа живёт совсем недалеко, однако её место жительства уже считается другой частью города.
— Ваш композитор — Кариа л’Клер? Мы оповестим и её о решении руководства, — сказал после своего заявления представитель Denver & Sons.
— Нет, позвольте, я сама ей всё сообщу.
Да, я сама вызвалась на тяжёлый разговор с Карией. Но так она хотя бы не будет сразу изливать свой эгоистичный гнев на других людей. Хотя в глубине души я тоже гневаюсь и увижу в тёмных чувствах Карии только благодать. И всё же…
Я думала и о другом: Разве я сама посмею сообщить Карии такую тяжёлую для неё — даже, наверное, более тяжёлую, нежели для меня самой — новость? Разве я готова расстроить лучшую подругу? Пусть даже обстоятельства печального события и не зависят от меня.
Вот её дом. Он спрятался в этом районе новостроек, словно частица какого-то другого мира — более сказочного и более возвышенного. Этот монохромный дом я знаю так хорошо, что, кажется, он успел стать мне родным. И там меня ждёт самый близкий изо всех человек. Она выслушает мои печальные новости, закусит губу и растерянно, и как бы извиняясь, улыбнётся в ответ. А сама в глубине души будет рвать и метать. А потом Кариа выплеснет весь скопившийся гнев наружу. Она не привыкла сдерживаться, она живёт сиюминутными чувствами точно в соответствие со своей жизненной философией.
Я подхожу к дому. Дверь заперта, но у меня есть ключ — Кариа настояла, чтобы у меня был один. Поэтому я открываю дверь сама, сама прохожу в холл и останавливаюсь перед мозаичной репродукцией излишне вычурных картин Ле Февра. Вероятно, Кариа на втором этаже. Или же она обедает. Но нет, последнего не может быть — я не замечаю полоски света, что отбрасывала бы столовая, будь в ней включено освещение. Правда, Кариа любит, просто обожает темноту. И всё же в полнейшей тьме она ужинать не станет.
Я слышу мерное шуршание воды. Она стекает с обнажённого тела девушки, стоящей с закрытыми глазами под душем и подставившей лицо потоку. Как приятно и насколько естественно. Кариа смывает с себя усталость дня и подготавливается к переходу в «режим ночной нимфы». Это как раз то состояние её души, которое она так старательно воссоздаёт в себе, становясь истинным философом и истинным художником. Не важно, что рисует она музыкой. Кариа вообще очень любит находить параллели и аналогии между разными творческими мирами — в её словах песни превращаются в нарисованные на стекле картины, фильмы — в игры виртуальной реальности, танец обращается поэзией. Таково сознание Карии, которое делает её по-своему уникальной и даже гениальной.
Вот она выходит. Полотенце небрежно обмотано вокруг бёдер, другое свободно накинуто на плечи и скрывает груди. Подобные лепесткам цветка волосы Карии подвязаны платком, который образует подобие косынки у неё на голове.
— Нифи, я рада тебя видеть. — Она наклоняет голову и смотрит пристальным взором из-под бровей. Она читает меня. — Что-то случилось? — Читает безошибочно.
— Нет… Да, случилось. — Лгать и тянуть время не имеет смысла. Я всё равно должна буду ей сказать о произошедшем.
— Ты пришла поговорить о лейбле «Офелия»? Они изменили политику продюссирования?
Конечно, Кариа в курсе событий с лейблом. И она правильно предположила, что в связи с его переходом под крыло Denver & Sons контроль нашей творческой деятельности ужесточится.
— Да. Они собираются сделать из “Apple flowers” современную попсу.
— Или просто хотят заработать на нашей известности. А сами боятся отпустить нас в свободное плавание. Когда сталкиваются две противоположные цели, дело решает обычный компромисс. Это глупо, но мы потеряем даже ту толику популярности, исполняя популярную музыку с примитивными текстами о любви, работе и дружбе, что успели получить среди людей. Конечно, многим придётся по вкусу наше новое амплуа; возможно, со временем наша популярность только возрастёт… Они понимают это, но им плевать на нашу внешнюю душу. А я хочу воспевать жизнь и смерть, жестокость и прощение, отчаяние и безумие. Потому что это путь к Богу.
— Я понимаю, Кариа. Но что мы можем сделать?
— Не спеши, милая. Я ещё подумаю и поговорю с руководством «Офелии», с людьми Denver & Sons. Нифи, ты веришь в Бога?
— Пожалуй, что нет. Хотя — не знаю.
— Сомневаешься?
— Наверное, так говорить будет правильно.
— Да, правильно-правильно. Не всё так однозначно. Для начала надо просто задать вопрос: что такое «Бог»? Старик ли, сидящий на облаке и карающий своей десницей сонмы грешников; альтруистичный пророк, пожертвовавший собой ради идеи; олицетворение исконно природных сил и феноменов, что-то вроде «всеобщей души». Я склоняюсь к тому, что Бог живёт в каждом человеке, надо только отыскать его внутри себя и выпустить на свободу. Именно в этом смысл моего творчества. А что касается тебя? Я никогда не задавала тебе этот вопрос, потому что думаю, знаю ответ на него и так, и всё же хочу услышать из твоих уст: чем для тебя являются наши песни, наша музыка? — Голос Карии сорвался, теперь она говорила с придыханием, делая акцент почти на каждом слове. Кариа не умеет сдерживать чувства, она всегда самым явным образом переживает их.
— Наверное, смысл жизни. Банально, да?
— Вовсе нет. Я так не думаю. Ты просто заполняешь пустоту внутри себя таким способом. Но ведь песни сочиняю я, а ты только исполняешь. Насколько же это твоё творчество?
— Ну, мне нравится помогать тебе, поддерживать твоё творчество. И, в конце концов, ты и так отлично меня знаешь и понимаешь, потому твоё творчество — это и моё тоже.
— Моё творчество — это твоё, доведённое до идеала. Впрочем, это было смертью творчества. Идеал постоянно ускользает, он должен ускользать, чтобы было, к чему стремиться. Но ты всё правильно думаешь, мне нравится ход твоих мыслей, милая. — Кариа обычно называет меня по сценическому псевдониму — Нифи, — но зачастую обращается ко мне просто словом «милая». — Итак, теперь мне нужно сходить в главный офис «Офелии». Подожди меня в доме. Приготовь-ка нам пока ужин. — Кариа казалась слишком весёлой, и это настораживало.
Она ушла. Накинула плащ и вышла. А я осталась варить картофельное пюре с грибами — блюдо простое, но сытное и вкусное, как раз как любит Кариа.
Через полчаса на мобильный телефон пришло сообщение — письмо с прикреплённой картинкой раздавленного граната. Тогда я ещё не поняла его значения. Позже такие послания будут приходить едва ли не ежедневно. Непонятные, пугающие.
А ещё позже звонок вызвал меня в штаб полиции Старого города. Центральный офис «Офелии» разгромил какой-то вандал. Кариа тоже была там и видела всё происходящее собственными глазами. Она была важным свидетелем, я же оказалась нужна следствию только в связи с посланием громилы: «APPLE FLOWERS! APPLE FLOWERS! APPLE FLOWERS!»

Господин Теслер встретил меня в своём кабинете на пятом этаже офисного здания в экономическом районе. Denver & Sons снимали весь этаж дома, а на других располагались приёмные других компаний. Теслер оказался высоким мужчиной лет сорока с завивающейся к шее бородкой. Своим лицом он напоминал типичного фермера, а глаза его голубые добрые. Впрочем, впечатление ложное — Теслер в первую очередь был бизнесменом-дельцом, так что его, как и многих людей той же профессии, весьма сложно было назвать хорошим или плохим человеком. «Дикий омар капитализма» — называла таких Кариа, — хищник с клешнями, погружёнными в денежные потоки. Конечно, вопросы культуры и философии интересовали Теслера в самую последнюю очередь.
— Добрый день. Прошу прощения за ожидание, проходите. — Теслер продержал меня в коридоре почти час, прежде чем нашёл время наконец пообщаться. Конечно, не смотря на принесённые извинения, виноватым он себя совсем не ощущал.
Я сдержанно поздоровалась. Подумала, что это очень удачно, что этот господин Теслер вызвал для разговора меня, а не Карию. Она бы такого обращения с собой не стерпела.
— Начну сразу с дела. — Теслер помял палец о палец, тяжело вздохнул. — Вас предупреждали об изменениях продюссирования группы лейблом?
— Да, я в курсе.
— Сейчас ситуация осложнилась. Значительно осложнилась… да. За последние две недели случилось три погрома, а вчера неизвестные кинули бутылкой с горючей смесью в автомобиль директора студии звукозаписи. Мы делаем всё возможное, чтобы сохранить «Офелию», но, по-видимому, это означает прекращение сотрудничества с “Apple flowers”.
Что ж, понятно. История действительно сложная. “Apple flowers” оказалась меж двух огней — с одной стороны заботящаяся о «культурности» администрация лейбла, с другой — толпа разнузданных противников нашего творчества в обществе. Впрочем, ярые фанаты частенько бывают не лучше. Кариа предупреждала о таком варианте развития событий — вместо того, чтобы установить контроль над репертуаром и стилистикой “Apple flowers”, люди Denver & Sons предпочли оставить нас за бортом.
— Вы решили расторгнуть контракт с “Apple flowers”?
— Нет, что вы. Мы не будем спешить с такими крайними мерами. Наша администрация рассмотрела ваш вопрос, и мы предлагаем группе только сменить композитора. При этом сам состав остаётся без изменений.
Так, просто замечательно — они собираются лишить меня Карии, а Карию — меня. Неужели Теслер думает, что я соглашусь?
— Кариа л’Клер — такой же член нашего коллектива, как я и другие музыканты. Без неё группа не будет той же “Apple flowers”, какой является сейчас.
— Кариа л’Клер безусловно талантлива, но её песни вызывают неодобрение в обществе.
— У нас есть множество поклонников среди молодёжи. Это — заслуга Карии. Вы хотите лишить нас этого? Не думали, что так разом подорвёте доверие стольких людей?
— Я всё понимаю. Но серьёзному лейблу не нужны неприятности в отношениях с обществом. Кариа уходит.
— Не пойдёт. Тогда уйдём все мы.
— Нет. Может быть, вы и согласны покинуть лейбл, но остальные участники предпочли продолжить сотрудничество в обновлённом составе с обновлённым репертуаром. Итак, вы согласны оставить группу или будете следовать нашей политике?
Чёртов делец! Похоже, он предвидел такой итог нашего с ним разговора и перед этим уже переговорил с остальным составом “Apple flowers”.
— Как будто мне нужна группа, которая согласилась бросить своего лучшего члена.
— Прекрасно. Тогда не желаете начать сольную карьеру?
— Без Карии? Нет, спасибо, не на вашем лейбле.
Он задумался. Похоже, всё ещё надеется как-то оставить меня. Конечно, я знаменитость, и терять меня было бы неудобным для лейбла. Всего лишь не удобным.
— Вы ведёте себя как капризная девчонка. Вы что, не взрослый человек?
— Это взрослое решение, — буркнула я. Чувство обиды давило на грудь и схватывало дыхание.
— Как хотите. — Я ушла из-под крыла лейбла, и господин Теслер потерял ко мне сразу всякий интерес.
К вечеру «Офелия» закрыла мой рабочий банковский счёт. Ещё через несколько дней было в официальном блоге компании объявлено о моём уходе «из-за конфликта с другими участниками группы».
Я покинула «Офелию» с их новым руководством и отправилась в свободный полёт. Кариа похвалила меня за категоричное решение и стала работать над будущим репертуаром нашего дуэта как андеграунд-команды. Жаль, я уже успела привыкнуть к старой доброй «Офелии».
А ближе к ночи пришло новое сообщение. На этот раз картинка изображала куклу с открученными руками и ногами. Она лежала на тарелке и смотрела в экран неподвижным голубым взглядом. Точно как господин Теслер, когда разговаривал со мной. А утром я узнала, что его убили.

Кариа кружится на одном месте, её руки раскинуты в стороны, она танцует. Кариа любит красиво одеваться. Сейчас на ней кружевной костюм из лёгкого полупиджака и юбки. Выделка, оборочки — но ей идёт. Мы просто шли, гуляли по городу, когда внезапно Кариа начала этот танец. Но вот она замерла и, кажется, приглашает меня присоединиться. Чистая свобода и наслаждение ею.
— Кариа, мне страшно. — Это правда. — То, что произошло с тем человеком из Denver & Sons, а потом повторилось с нашим музыкальным продюсером.
— Не бойся, я защищу тебя. — Она делает шаг в сторону, изгибается назад и снова пускается в пляс. — Ты только посмотри, какой прекрасный снегопад! Почувствуй его.
Я смотрю на снежинки. Они падают, покачиваясь из стороны в сторону, ложатся на тротуар. По сторонам от него успели скопиться первые небольшие сугробы.
— Помнишь, вечером нашего с тобой знакомства — не первой встречи, но именно знакомства — тоже был снег?
— Да. — И действительно, подле Карии я ощущаю себя в безопасности укрытой, но никак не ограниченной. Во всём мире нет человека, которому бы я доверяла больше Карии.
— И ты любишь снег?
— Он красивый… — К сожалению, краткие ответы — единственное, на что я сейчас способна. Полностью вымотанная.
— Они разрушили всё то, чего мы добивались целые годы. Они отняли у тебя и меня “Apple flowers”. Ты можешь простить «Офелию» и Denver & Sons?
Я ответила что-то малопонятное, просто промычала себе под нос.
— Они думают, что в мире всё крутится вокруг денег и общественного мнения. Деньги — это система, которая ставит перед ними цель — зарабатывать, зарабатывать, зарабатывать. А общественное мнение — это то, что, как они думают, они контролируют, но на самом деле это социум создаёт их собственные желания и запросы. Чем больше эти люди прогибаются под давлением общественности, тем меньше остаётся в них собственного. Думаешь, это новое руководство «Офелии» и Denver & Sons разрушили нашу музыку? Конечно, нет, не стоит даже так думать. От нас отказалось само общество. Это древний и сильный враг. И нам его никогда не победить. Но это не значит, что мы будем сдаваться. А что ты? Ты боишься общества? Оно пугает тебя? Направляет? Ты подстраиваешься под него?
— Нет, не думаю. Я подстраиваюсь под тебя.
Кариа мгновенно разозлилась:
— Забыла?! Я — никто, меня не существует. Я твой музыкальный инструмент. Делаю то, что ты одна сделать не сможешь. Но истинный творец — это ты сама. Это твои песни, твоя музыка. Не забывай об этом.
— Ладно.

Через два месяца кончились деньги, и я вернулась в дом своих родителей. Кариа послала мне письмо, в котором призналась, что не была убийцей всех тех людей. А я подозревала её. Впрочем, напиши она, что убила их, я бы всё равно не поверила.
А ещё Кариа хотела, чтобы отныне я занималась своей сольной карьерой сама. «Я больше не твой инструмент» — сказала она. Это была наша четвёртая и последняя встреча, когда мы узнавали друг друга.

 Отправлено: 26.08.15 20:58. Заголовок: Гм, прочитал. Внимат..

Гм, прочитал. Внимательно. Однако же, рассказ-то не тематический совсем. Корректно ли выкладывать его на тематическом форуме (а вот давайте я начну тут постить свой роман, над которым работаю, да по главам)))? Зерна от плевел предлагаю все-таки отделять. Без обид.

По самому рассказу, раз уж он опубликован автором - есть плюсы, безусловно, но есть и весомые минусы, которые, к сожалению, весьма портят впечатление от потенциально неплохой вещи. Но опять же, разводить рецензии, посвященные нетематическому рассказу, не считаю нужным. Если автору интересно, могу в личку свои замечания высказать.

 Отправлено: 26.08.15 23:10. Заголовок: Фига се... Ань, ты л..

Фига се...
Ань, ты лучше кусками выгладывай, день за днём.
Хотя, может и так лучше и ты права. Короче, обещаю прочитать, но не быстро ;(((.
Времени хватает только на сообщения из пары фраз.
Коракс
Ну, я бы с удовольствием послушал тебя на тему этого произведения.

 Отправлено: 26.08.15 23:17. Заголовок: adm-shekotun А что, ..

adm-shekotun А что, я резко, да? Ну, SpiralExistence написал все, что думаю. Если она не против, выложу. Все-ж таки личное было сообщение.

 Отправлено: 27.08.15 08:25. Заголовок: Коракс пишет: Однак..

Коракс пишет:

цитата:

Однако же, рассказ-то не тематический совсем. Корректно ли выкладывать его на тематическом форуме? Зерна от плевел предлагаю все-таки отделять.

согласна

 Отправлено: 27.08.15 09:23. Заголовок: Это был своего рода ..

Это был своего рода эксперимент. Хотела посмотреть, приживётся ли "не тематический" рассказ на этом форуме. Вижу - зря выложила. Ну да ладно, значит, не буду больше таким вас "радовать".

 Отправлено: 27.08.15 10:31. Заголовок: но написано красиво ..

но написано красиво )

 Отправлено: 27.08.15 12:15. Заголовок: А я, вот, не говорил..

А я, вот, не говорил, что не выкладывать подобные вещи...

 Отправлено: 27.08.15 20:44. Заголовок: adm-shekotun пишет: ..

adm-shekotun пишет:

цитата:

А я, вот, не говорил, что не выкладывать подобные вещи...

Тогда читатели будут завалены спамом! Я тоже умею, много, обстоятельно и на разные темы без Темы...

 Отправлено: 27.08.15 22:23. Заголовок: Wilka пишет: Тогда ..

Wilka пишет:

цитата:

Тогда читатели будут завалены спамом

Если в курилке - вообще без проблем

 Отправлено: 07.09.15 08:53. Заголовок: Кстати - хороший рас..

Кстати - хороший рассказ ! Совершенно не ожидал, что я его одолею. Признаться, раньше я не разделял восторгов Вилки по поводу творчества Экзистенс. Помню, читал я у неё что-то... Про девушку, которая мучительно долго куда-то бредёт... Босиком. По снегу. И когда, экранов через девять, всё-таки добредает, легче не становится. Написано было неплохо, но сюжет какой-то совершенно аморфный... В конце концов я решил, что это недоступная моему пониманию эзотерическая аллегория и сдался. И вот - выясняется, что Вилка как всегда была права! Разглядела, так сказать, подснежник под снегом :). Прочитал на одном дыхании (ну, ладно, на двух). И сюжет зашибись, и персонажи яркие и убедительные, и стиль вдохновенный! Респект, Экзистенс!

Ну вот, с официальной частью покончил, можно переходить к недостаткам. Где тут смайлик, злобно потирающий ручки? Упс... Нету... Ладно, тогда без смайлика. То, что рассказ - манифест инфантильности, естественно, никакой не недостаток. Наоборот, это главное достоинство. Без инфантильности - скучно. Конечно, можно написать: "эмо - лохи". Я так и сделаю. Напишу. Эмо - лохи! Почему, кстати, никто до меня этого не сделал? А то за автора обидно. Перед нами - эмо-шедевр, а эмо нуждается в брезгливом отвращении аудитории. Это Трикстер любит, когда его хвалят. А тут - пощёчина общественному вкусу! Жорж Санд встаёт из гроба и превращается в нетопыря! Где возмущённая реакция обывателя? Опять я за всех должен отдуваться? А вот фигушки! Не буду возмущаться. Мне, может, нравятся пощёчины ... Но - ещё раз повторюсь - это не недостаток. Авторское видение не может быть недостатком. Недостатком может быть неубедительно изложенное авторское видение. А у Экзистенс с убедительностью всё в порядке.

Что-то у меня плохо с поиском недостатков... Какой-то я сегодня добрый. Наверное, съел что-нибудь. Ладно, придётся придираться к недостаткам стиля. Удел критиканов-ничтожеств... Стиль вообще-то прекрасный. Только сырой. Как-будто отлично построенный и отделанный дом сдают в эксплуатацию, не вынеся из него строительный мусор. Великолепные фразы чередуются с наскоро сляпанными, прямые стилистические ошибки, грамматические ошибки, опечатки. В больших количествах. Как-будто автор, оседлав вдохновение, писал себе, писал, не отвлекаясь на мелочи (и правильно делал), дописал, вымыл руки с мылом и отправился заваривать ромашковый чай. Мол, готово. Так сойдёт. Это автор, вообще-то, правильно решил. Для публикации на форуме, где рассказ наскоро прочитает пять-шесть человек, действительно - сойдёт. Но рассказ хорош и может претендовать на большее. А для большего он недоделан. В подробности вдаваться не буду. Про подробности Вилка, если что, объяснит.

Кстати! А все заметили, что вторая девушка - отражение первой? То, какой она хочет быть. Я весь рассказ ждал, когда выяснится, что второй девушки нет. Что это раздвоение личности. Мисс Джекил и мистрис Хайд.

 Отправлено: 07.09.15 11:14. Заголовок: trickster пишет: Для..

trickster пишет:

цитата:

Для публикации на форуме, где рассказ наскоро прочитает пять-шесть человек, действительно - сойдёт.

Позволь с тобой не согласиться вот в этом моменте. Неважно, где публикуется произведение, хоть на форуме для трех человек - оно должно быть максимально закончено. Выбелено - выскоблено. Читатель - он везде читатель. Если человек хочет в писательства развиваться (а автор - хочет), ему лучше именно так поступать: доделать, насколько это возможно. Даже если он потом получит негативные отзывы, он к своему максимуму сможет прибавить что-то еще.

Касаемо данного произведения, мне оно понравилось. Художественная выразительность есть, сюжет завершенный есть. Мораль есть, раскрытая полностью. Рассказ автором через себя пропущен, в этом нет сомнений. У меня замечания возникли тоже лишь по стилю. Есть излишняя описательность, стилистические ошибки, начало перегружено философией (через текст продираться приходится) и есть хорошо начатая, но заброшенная (а потому вообще лишняя) сюжетная линия - про те же внезапные убийства. То есть рассказ хороший, но его бы еще чуть доработать - и цены бы не было.

 Отправлено: 07.09.15 19:42. Заголовок: Согласна абсолютно. ..

Согласна абсолютно. Те рассказы, которые подверглись авторской вычитке и правке, вообще великолепны.

 Отправлено: 08.09.15 04:07. Заголовок: Неважно, где публику..

цитата:

Неважно, где публикуется произведение, хоть на форуме для трех человек - оно должно быть максимально закончено. Выбелено - выскоблено.

Сейчас, в условиях глобального перепроизводства контента, в интернете активно развивается направление (или скорее - тенденция) которое можно назвать "одноразовой литературой". Любительские фанфики, блоги и т.п. Тексты, нацеленные на единичное прочтение. Для авторов таких текстов характерен подход скорее журналистский, чем литературный. Текст должен цеплять (причём не вообще цеплять, а конкретную целевую аудиторию), а собственно литературное качество при этом - дело десятое. Это во-первых. Во-вторых, существует любительская литература, которая пишется "для души" и для друзей. Где тщательная отделка текста тоже в общем-то избыточна. При оценке текста нужно учитывать, чего хочет автор. Многие авторы на форуме писателями не являются и не собираются ими становится. Что не мешает им время от времени писать вполне симпатичные вещи. С литературной точки зрения эти вещи могут быть очень несовершенны, но они и не должны быть такими. Устраивать им разборы "по гамбургскому счёту" - и несправедливо, и бессмысленно. Но здесь, конечно, случай другой.

Коракс пишет:

цитата:

Если человек хочет в писательства развиваться (а автор - хочет)

Вот именно, что хочет. Для "любительской литературы" тут всё на высшем уровне. А если "по-гамбургски", то недостатков хватает. Причём, по-большей части - мелких, исправляемых. Потому и критикую.

Коракс пишет:

цитата:

начало перегружено философией (через текст продираться приходится)

А я наоборот - веселился. В начале, где квазифилософские термины через слово - я думал, это юмор такой постмодернистский.

Коракс пишет:

цитата:

и есть хорошо начатая, но заброшенная (а потому вообще лишняя) сюжетная линия - про те же внезапные убийства

Да. Детективная линия не доработана. Тут ведь законы жанра... Если вводишь детективную линию, приходится им следовать. В конце из шкафа должна вылезти мисс Мапл и объяснить, кто убийца :). Мол, это автор убивает всех персонажей, которые ей надоели. Инспектор, наденьте на неё наручники! А если законы жанра нарушаются, то это как-то должно быть обосновано. Здесь же детективная линия действительно "не вписана в рассказ".

 Отправлено: 08.09.15 13:55. Заголовок: trickster пишет: Тек..

trickster пишет:

цитата:

Тексты, нацеленные на единичное прочтение. Для авторов таких текстов характерен подход скорее журналистский, чем литературный. Текст должен цеплять (причём не вообще цеплять, а конкретную целевую аудиторию), а собственно литературное качество при этом - дело десятое.

Я бы назвал это не журналистским, а графоманским подходом. Как раз отсутствие литературного качества - один из основных критериев. Графоману ведь плевать на всех - он написал и выложил, еще написал - и еще выложил (наложил...). Не заботясь вообще ни о чем, о языке в том числе. Авось, кого и зацепит (хотя в душе они хотят, чтобы зацепило всех, и им все хором пели бы дифирамбы). Ну, статистическая вероятность этого существует.

А качество текста как раз важно, ведь не может зацепить то, что физически невозможно читать... Это я сейчас не о рассказе SpiralExistence - недоработки есть, но если стараться, это уйдет.

Если пишется "для души" или друзей - конечно, здесь можно отнестись проще, что-то недовычитать. Я только против такого подхода, как "писал, писал - самому надоело - выложу как есть, все равно прочитают".

 Отправлено: 08.09.15 20:19. Заголовок: А как господа литера..

А как господа литераторы считают, соответствует ли законам жанра мотивация "моча в голову ударила"?))) Не автору!
Герою произведения...

 Отправлено: 09.09.15 09:05. Заголовок: Я сначала подумал, т..

Я сначала подумал, ты про этот конкретно рассказ, Wilka)) А так - смотря какого жанра и как это подано)

 Отправлено: 09.09.15 12:45. Заголовок: О, подано будет "..

О, подано будет "на блюде", не беспокойтесь!))) А жанра - нашего, конечно же!