Отправлено: 21.12.17 10:18. Заголовок: Творчество без щекотки

Наверное, не буду плодить темы, а создам вот эту одну про запас, куда буду скидывать свою писанину, не содержащую или почти не содержащую сцен щекотки. И сразу же первый экземпляр.

 Отправлено: 21.12.17 10:19. Заголовок: Равванова Хрясь! — ..

Равванова

Хрясь! — колесо велосипеда врезалось в булыжниковую плиту и скользнуло в расщелину. Рама в стремлении продолжить движение рывком пошла вверх, грозя выкинуть всадника из седла. Тадеуш резко выпустил из разом похолодевших пальцев ручки руля и попытался хотя бы как-то сгруппироваться несмотря на мешающий правильно поджать ноги стальной каркас. Истошно визжа, колесо провернулось на полоборота, и мужчина наконец рухнул вниз, сдирая кожу рук о сухую почву даже сквозь рукава походной куртки. Седло ударило первым, затем по правой стороне рюкзака скользнул руль, буквально вдавив лопатку путешественника в спину.
Несколько мгновений Тадеуш лежит недвижимый и пытается сообразить, сможет ли подняться на ноги. Застрявший стоймя велосипед плотно придавил его к земле, но если ноги и спина целы, отбросить его не составит никакого труда. Хорошо, что голова не пострадала — даже удар в челюсть оказался не настолько болезненным благодаря инстинктивно закрывшим лицо рукам. С шеей также проблем не будет. Тадеуш осторожно шевелит ногами — икры сводит судорожная боль, но кости голени, кажется не сломаны, а суставы не претерпели вывиха. Возможно, растянуты мышцы и связки, но мужчина надеется, что ходить он сможет. Сильнее всего пострадала, кажется, правая лопатка — вся рука онемела и плохо слушается движений, которые вызывают жар и вспышки боли.
Тадеуш осторожно выползает из-под велосипеда, встаёт и делает несколько шагов по направлению к трухлявому пню неподалёку от просёлочной тропы. Когда-то это был гордый представитель дубов, быть может, достигавший в макушке судя по ширине распиленного у основания ствола двадцати-двадцати пяти метров. Пень выглядит совершенно трухлявым, однако остатки прежней жизни ещё теплятся в нём — из среза древесины растут несколько полных свежими листьями веток.
Сев на пень, Тадеуш первым делом пытается снять свой походный рюкзак. Одной левой рукой сделать это не так-то просто, а тревожить правую стоит мгновений острой боли, переходящей в судороги. В рюкзаке находятся средства первой медицинской помощи, немного пищи и зажигалка для костра — а костёр разжигать понадобится, если велосипед после случившегося откажется ехать дальше.
А ведь ещё недавно всё было просто прекрасно! Успешно преодолев сложный участок пути на границе Украины с Россией, Тадеуш рассчитывал за неделю или хотя бы восемь дней добраться до Волги и переправиться через знаменитую реку в районе Тарлыковки. Но утром этого дня навык навигации на незнакомой местности подвёл велосипедиста, и в итоге он отклонился от запланированного маршрута на несколько десятков километров к северу. Вынужденный плутать по лесным и равнинным тропам, только под самый вечер нашёл он нужную дорогу и по ней отправился в ускоренном темпе к ближайшему селению. И вот из-за своего торопливого хода попал в эту опасную передрягу.
Соорудив перевязь для правой руки, которая поможет удерживать её в согнутом положении на весу, Тадеуш решает осмотреть последствия собственной катастрофы. Поднявшись с пня, он обходит торчащий корпусом из земли велосипед и внимательно изучает обстоятельства случившегося. Провал в земле имеет порядочную глубину нескольких метров, его края образованы с одной стороны утопленной в почве гранитной плитой, с другой — толстым шпагатом дубового корня. Яму, должно быть, за десятки или даже сотни лет вымыла дождевая вода. Переднее колесо велосипеда почти полностью ушло в трещину и сидит там визуально довольно крепко — никакой надежды вытащить с одной рабочей рукой. Сочленение колеса серьёзно повреждено, искривилось по дуге и зажевало под себя цепь. Понятно, что без тщательного ремонта этот велосипед уже никуда не поедет. Что ещё хуже — походная сумка, бывшая на заднем багажнике, сорвалась с привязи и также рухнула в провал, провалившись до самого его дна. Без багра обратно её не достать. Вместе с сумкой сгинуло множество полезных вещей, как-то палатка и спальный мешок.
Вдали раздаётся лай, затем переходящий в тоскливый вой.
— Только одичалых собак мне тут не хватало, — ворчит Тадеуш, левая рука его тянется к кожуху на бедре, в котором лежит нож. Но его там нет, кожух пустой. Старое оружие, служившее ещё деду Тадеуша во время Мировой войны и резавшее горло немецким убийцам, также выпало во время падения. Тадеуш беспокойно оглядывает заросли травы вокруг ямы и пня, надеясь, что нож не провалился вместе с сумкой в трещину. Но вот он! — верный стальной клык почти незаметен под корнем старого дуба. Тадеуш бережно поднимает оружие и помещает обратно в кожух, затягивая его ремни как можно туже — но не настолько, чтобы не суметь быстро выхватить смертоносное лезвие в случае опасности.
Теперь Тадеуш следует дальше по тропе, оставив велосипед торчать из провала. Мужчина надеется отыскать место для ночлега, потому что стремительно темнеющие сумерки говорят о скором наступлении ночи. Посреди лугов жечь костёр слишком опасно из-за возможности пожара, но огонь путешественнику необходим. Наконец, Тадеуш находит что-то вроде прогалины с чистой каменистой землёй без признаков растительности, и здесь располагается. Из валяющихся тут-там булыжников он наскоро сооружает кострище и заполняет его сухими стеблями и трухой с нескольких старых пней. Вскоре пламя уже вырывает у тьмы ночи освещённый круг.
Лопатка ноет всё сильнее и сильнее, Тадеуш принимает две таблетки обезболивающего из рюкзака. Такая боль может помешать ему уснуть, а хотя бы два-три часа сна за ночь будет необходимы, чтобы сохранить ясное сознание завтра, когда он пойдёт и пешком доберётся до селения, где, как надеется мужчина, окажется доктор, который согласится по-настоящему обработать его повреждения. Впрочем, сломанную лопатку в пределах села «починить» будет не так-то просто, но оттуда уже можно будет каким-нибудь транспортом добраться до города. Что же насчёт собак, то сон у Тадеуша чуткий, и он не сомневается, что вовремя проснётся в случае опасности. Тем более огонь несколько обескуражит хищную стаю.
Тем временем вой раздаётся всё ближе. А потом вдруг скрывается в отчаянный лай вперемешку с рычанием. Собаки воют, лают, рычат — но вдруг начинают визжать и скулить. Звуки битвы, и животным явно досталось на орехи — поверженные, они бегут прочь, лай слышен всё дальше и дальше. Но кто бы мог так легко справиться с целой стаей, притом сделал это не издав ни звука? Волки и медведи так себя не ведут, — размышляет Тадеуш. Невольно по его спине пробегают мурашки тревоги.
Проходит несколько напряжённых минут, Тадеуш замечает на тропе высокую тень. Тень движется не спеша, обходит круг света, но и не таится особо. Мужчина напряжённо вглядывается в полумрак и различает фигуру человека, опирающегося на длинный и по всей видимости тяжёлый посох. Незнакомец держит своё оружие несколько выше центра равновесия, что даёт ему особенную свободу во взмахах как по вертикали, так и по горизонтали. Ноги человека крепко стоят на земле, всё тело излучает уверенную силу. Если придётся сразиться с этим ночным странником, ему несдобровать, — понимает Тадеуш. Забить посохом одного раненого путешественника куда проще, нежели раскидать целую стаю собак.
— Кто ты? — левая рука Тадеуша инстинктивно сжимает рукоять охотничьего ножа. Даже если бой очевидно не в его пользу, неужели он не примет его со всей отвагой и не сделает находящееся в его силах для победы?
Но незнакомец не торопится отвечать. Красные от огненных бликов глаза его внимательно и с явным интересом изучают Тадеуша.
— Местный житель, — наконец отвечает человек. Глубокий баритон звучит живо и мелодично. — Денис Родин. А как тебя звать?
Так как странник не выказывает агрессии и явно проявляет искреннее любопытство, Тадеуш несколько успокаивается и отвечает почти сразу: — Тадеуш Гловнин. Я путешественник, впервые в этих краях.
— Поляк, значит. Я-то и слышу по твоим словам, что не русский. Это твой велосипед торчит из земли в паре десятком метров отсюда? Собаки очень заинтересовались им, да я чуток раскидал псину, надолго запомнится.
— Да, я слышал ваш бой, — отвечает Тадеуш.
— Что там бой — избиение, — смеётся человек, назвавшийся Денисом Родиным. Потом, после паузы, добавляет: — Не повезло тебе. Велосипед твой больше уже не поедет. Да ты, я вижу, и сам пострадал. Что с рукой?
— Кажется, сломал лопатку, когда на меня сверху руль рухнул. — Затем Тадеуш с надеждой спрашивает: — Будь добр, подскажи, где можно руку залатать у доктора. И где транспорт тут до города взять.
Денис задумывается, чешет левой рукой щетину на подбородке: — Почему бы и нет, подскажу. Если пройти ещё вёрст двадцать по дороге этой, будет районный центр, там всё есть. Если ноги держат, доберёшься. А от собак у тебя, вижу, нож тоже имеется. Хотя мой посох всё равно надёжнее.
— Спасибо тебе, Денис. Может, ты ещё и скажешь, где тут совсем по-близости ночлег отыскать можно? Не хотелось бы остаться до утра под открытым небом. Деньги у меня есть, немного — было бы больше, но сумка в яму ту свалилась, а всё основное — в ней.
— Да уж, не хотелось бы. Тем боле, что ночью гроза начнётся. Я по облакам ещё с вечера видел. Ну что ж, туши своё кострище, пойдёшь со мной. Здесь в паре километров старый скит стоит, монахи тебя пустят. Сам туда направляюсь.
Тадеуш быстро тушит костёр, затаптывает последние угольки и на всякий случай прибивает их струйкой воды из бутыли. Действительно опасно оставлять тлеющую труху здесь, посреди луга. Денис наконец приближается к Тадеушу и помогает ему надеть обратно рюкзак. Дальше они идут молча, но Тадеуш, радостный неожиданной компании, начинает расспрашивать спутника обо всём кряду.
— Зачем же ты сам в скит идёшь?
— Эх, — грустно вздыхает парень, — дело тут такое — «деликатное». Хотя чего таить, раз ты поляк, то всяко католик. Хотя по мне что православные, что католики — всё дело единое. Не уважаю я эти заблуждения.
Тадеуш, никогда особенно религией не увлекавшийся, согласно хмыкает, давая собеседнику понять, насколько разделяет его позицию.
— Ну да я всяко людской выбор уважаю, — продолжает Денис. — Даже выбор своего брата принял, когда тот решился податься в монахи. Вот его проведать и пошёл сегодня. С утра вышел из деревни и только к ночи доберусь. Не первый раз уже хожу и не первый раз уже прошу оставить обитель и вернуться к хозяйству. Отец наш слишком стар стал, всё путает, всё забывает. Маразм его поразил. У меня на руках сестра малолетняя да дед, вот бы братские руки в хозяйстве и не помешали бы.
— А что за скит у вас, куда твой брат ушёл?
— Скит — как скит, ничего особенного. Построили его помещики местные ещё, вроде, веке в XVI в честь одного святого. То ли святого, то ли блаженного какого — этого я тебе не скажу. Жил тогда старец, лекарем был, многим помог во время холерной эпидемии. Когда умер, погань какая-то мертвяка раскопать решила, чтобы труп обобрать. Положили в гроб старца с перстнем богатым. И вот, значит-ся, вскрыли они могилу — а тело нетленное лежит. Шпана до того перепугалась, что сама помещику и сдалась, их повесили всех, а насчёт тела решили, что будут требовать у церкви святым признать. Ну и признали да скит возвели в честь него.
— Что с трупом потом стало?
— Да там в ските и лежит. По мне так мумия как мумия, ничего особенного. Я о таких читал в книге одной.
А иногда спрашивает уже Денис: — Сам-то как в этих краях оказался? Далеко ты на велосипеде едешь?
— Далеко. Взялся пересечь на колёсах континент — от Гибралтара почти до самых Гималаев. Уже хорошо проехал, без приключений, а тут вот попал в передрягу, поспешил в сумерках.
— Бывает.
И так слово за словом двое мужчин преодолевают низину между холмами, потом взбираются на возвышенность с берёзовой рощицей, и отсюда им открывается прекрасный вид на долину с небольшой каменистой речушкой, почти что ручьём. Стремнина бежит вдоль сопок и скрывается в лесистом овраге, сырая горловина которого открывается в низину. Там, на стыке долины и оврага стоит церковь и несколько небольших строений при неё, оттуда светит живой маслянистый свет.
Обрадованный Тадеуш спускается по крутой тропе к реке. Благодаря принятым обезболивающим медикаментам икры его почти не болят, но в них чувствуется упрямое непослушное одеревенение. Когда дорога обрывается подобием ступенек, Тадеушу приходится опираться на посох Дениса, чтобы не упасть и не покатиться кубарем до самого низа. После вечерней катастрофы его тело бы второго такого падения не выдержало.
Но вот тропа становится всё более пологой и обращается укреплённой деревянными чурками дорожкой. Начинается территория скита. От избы — самого крупного строения здесь после церкви — отделяется фигура и медвежьей походкой движется навстречу усталым путникам.
— Утомился, поди, с такими-то ногами? Я помочь-то всегда рад, да тащить на себе бы не получилось, — спрашивает Денис.
— А по мне так видно? — Тадеуш удивлён, под действием обезболивающего он в какой-то момент позабыл о боли в икрах.
— Да уж, чертовски ты хромаешь.
— Не помяни чёрта в святом месте, брат, — рычит подоспевший монах. Его лицо кажется Тадеушу маской тигра с некоторой примесью выдры. Тем не менее глаза человека не замутнены никакой праздностью или чрезмерной расслабленностью, смотрит он остро и на удивление благодушно.
— Ну, здорово, брат, — протягивает руку для приветствия Денис. Теперь Тадеуш чётко замечает схожесть в их чертах. Впрочем, сам Денис путешественнику тигра или выдру никогда не напоминал. А вот глаза такие же живые, смелые и добрые.
— Как же не поздороваться, — лицо монаха-тигра расплывается в широкой улыбке, демонстрируя правильный ряд белых даже в ночном сумраке зубов. — Ну, говори, кого ты с собой привёл.
— Здравствуйте, меня зовут Тадеуш Гловнин, я путешественник. — Тадеуш в нескольких словах рассказывает свою историю.
— Вот приютить человека надо до утра. Поможете? — спрашивает Денис.
— От чего бы и не помочь, община всем помогает, — кивает монах.
— Спасибо, брат. Мне позже ещё с тобой поговорить надо будет, ладно?
— Знаю я, о чём ты сказать пришёл, и мой ответ: нет. Здесь я познал Бога, того самого Господа Иисуса Христа, о котором говаривала наша мать, пока болезнь не свалила её. И которого последним вспомнила она на смертном одре.
Денис грустно кивает. — Ты в неё и пошёл весь.
— А ты — в отца.
Молчание после этих слов затягивается, потом монах как будто вздрагивает, встрепенается и обращается к гостям: — А что ж мы на дворе-то стоим? Пойдите в дом, кровати для вас найдутся, да и отогреться-отъесться вам не помешает после всех злоключений.
— С утра корки хлебной во рту не держал, — с задором признаётся Денис.
Мужчины, которых теперь уже стало трое, направляются по дорожке к большому срубу, самому крупному строению скита после церкви. Над сколоченным из молодых деревьев крыльцом висит икона с изображением чьего-то лика, но в темноте едва ли удаётся разглядеть черты на изображении. На скамье подле крыльца сидит и дремлет совсем уже пожилой монах с тяжёлым стальным крестом. Толстая оправа очков с массивными линзами делает его внешне ещё старше.
— Отец Константин, отец Константин, — треплет его за плечо брат Дениса. — Простудитесь, комары покусают.
— А? — голос старца скрипучий, но жёсткий. — Комары-комарики! Я их всех отгоняю. — Справившись с отяжелевшими веками, старик открывает наконец глаза и с тупым выражением смотрит на гостей. — А это кого нелёгкая принесла, сын Кирилл?
— Это мой брат и его знакомый, который попал в беду и которому требуется помощь общины.
— Опять пришёл, значит, безбожник. Ну, оставайся. Говорил я уже — речи твои есть испытание-искушение для братьев. …А ты, «знакомый», тебя звать как?
— Тадеуш Гловнин. Я путешественник.
— Не русский, значит. Нехристь поганая! — вдруг истошно визжит отец Константин. — Целуй крес-ест! — А потом падает обратно на скамью и мгновенно проваливается в сон, продолжая бормотать что-то нечленораздельное. Он старика несёт пиво-водочным перегаром.
— Вижу, Константин Аркадьевич как всегда не в настроении, — саркастическим тоном замечает Денис и получает в ответ полный упрёка взгляд брата.
Они входят в избу. Внутри тепло и сухо, Тадеуш с удовольствием втягивает ноздрями прогретой небольшой печкой воздух. Хотя летняя ночь не так уж холодна, но свежесть и прохлада всё же пробрали его за последние часы насквозь, и он даже опасается простуды. Скорее подвигается путешественник к самому очагу и греет подле него свои конечности.
Сонные монахи на своих скамьях-койках равнодушно разглядывают пришельцев некоторое время, затем окончательно теряют всякий интерес и также погружаются в сон. Впрочем, некоторое время ещё прислушиваются к яростному шёпоту в углу избы, где Денис спорит со своим братом. Тадеуш почти не слушает, но даже так понятно, о чём бранятся молодые мужчины. Впрочем, спор быстро завершается тем, что оба участника вдруг резко замолкают и расходятся — Денис подсаживается к печке, а Кирилл вовсе покидает избу.
— Пошёл теперь грехи свои замаливать к мощам, — ворчит селянин. — А сам начал сквернословить. И мать, и отца, и деда нашего припомнил. Не выношу.
— Сильно поссорились? — с искренним участием осведомляется путешественник. За часы их знакомства поляк проникнулся симпатией к молодому россиянину.
— Да не в первый раз уже. Скоро всё образуется. Больно уж мы упрямо.
Лицо подлысоватого старца с большой иконы смотрит осуждающе. Массивный лоб и низко посаженные брови создают впечатление немого укора, похоже, действующее Денису на нервы. Он отворачивается к огню и грустно взирает на тлеющую угольную труху. Кроме печи единственными источниками освещения в здании служат старинные масляные лампы; электричество сюда не проведено.
— И вот почему на иконах у всех святых такой грозный вид? Будто съесть тебя готовы.
— Не знаю. Бог должен пугать и ввергать в трепет, чтобы каждый осознавал Его величие пред собой.
— Скорее уж, свою ничтожность пред Ним. Мне этот Святой Ануфрий всегда казался выскочкой. Хотя, наверное, коль скоро он лечил людей в то смутное время, такого отношения к себе бедняга и не заслужил.
Тадеуш кивает.
— Ладно, я в церковь, извинюсь тоже перед братом. Я тоже лишка сказал, задел его за живое.
Мужчины крепко пожимают друг другу руки — жест поддержки. Но они не прощаются: по крайней мере до выхода из избы идут вместе — пока Денис разговаривает с Кириллом, Тадеуш собирается заглянуть в замеченную им подле избы уборную — простую деревенскую яму под навесом. Дремлющий настоятель Константин провожает их мутным взглядом и опять что-то бормочет плохо слушающимися алыми губами себе под опухший от выпивки нос.
Погружение обратно в сельскую ночь встречает Тадеуша кратким приступом лихорадки. Впрочем, неприятное ощущение быстро проходит, и вот мужчина уже с упоением вдыхает ноздрями чуть влажный свежий воздух. Стоит почти полная тишина, прорезаемая лишь редкой песней кузнечика в траве. Свет полумесяца слегка затемнён туманной дымкой в небе, звёзд же почти не видно. Но проникающего из окон избы масляного освещения достаточно, чтобы ориентироваться в пути. Справив своё дело, путешественник ещё пару минут стоит, прислонившись к срубу и наслаждается атмосферой. По его чувству времени сейчас около двух с половиной-трёх ночи, рассвет должен наступить уже совсем скоро, но признаков его пока не наблюдается.
И тут тишину июньской ночи прорезает крик. Истошный вопль человека, перед взором которого предстало что-то, никак не меньшее библейского Ада.
Резкий звук вырывает Тадеуша из оцепенения — вот уже и боль в ногах и судорога в правой лопатке забыты, а чувства напряжены до предела. В своих странствиях по миру мужчина не раз попадал в критические ситуации — например, когда оказывался лицом к лицу с грозным хищником, — и никогда тело не подводило его. Автоматическим движением левая рука выхватывает охотничий нож, и ощущение жёсткой удобной рукояти придаёт привычную уверенность. Даже одной левой всегда бывший правшой Тадеуш отразит любую угрозу! — или погибнет смертью настоящего человека в неравной схватке.
Крик повторяется со стороны церкви. Это почти что визг полностью отчаявшегося человека. Затем визг переходит в хрип, когда с булькающим звуком кровь вместе с жизнью вырывается струями из разодранного грозным зверем горла. А кто это может быть, как не одинокий забредший сюда медведь, решивший отведать человечины или же попросту вымещающий инстинкт убийцы на попавшемся полном монахе? Брата Кирилла — а это должен быть он, Тадеуш узнал его баритон — уже никак не спасти. Но в том же направлении только что ушёл и Денис.
Бегом Тадеуш за полминуты преодолевает расстояние до церкви. Её дверь затворена, но легко поддаётся под толчок левым плечом. Готовый увидеть что угодно, Тадеуш однако не встречает во всём священном помещении никаких признаков дикого врага. Однако зверь тут был только что и, вероятно, скрылся в каком-то из ответвлений основного зала. Жертва лежит тут же — у самого алтаря. Грудь и живот распороты по средней линии от подбородка до паха, внутренности разбросаны кругом в несколько метров и словно бы образуют какой-то мрачный символ. Горла у брата Кирилла попросту нет, а обрывок трахеи от ужасного удара прошёл через глотку и теперь торчит из открытого в последнем крики рта. Странным образом распороты и мышцы на руках и ногах.
Быстро оглядываясь в самые тёмные углы, Тадеуш обходит алтарь и подмечает, что тот разворочен словно бы взрывным ударом, а там, где должны лежать мощи святого, зияет дыра. Очевидно, что никакой зверь не стал бы так действовать, и при всём странном желании не смог бы так разделать свою жертву. Значит, это сделал человек. Но кто? Кто-то из монахов? Сам Денис? В любом случае, это очень сильный и ловкий, быстрый противник с извращённым разумом, настоящий маньяк.
— Господи, помилуй нас грешных. — У входа толпятся монахи. Некоторых тошнит. Вперёд выступает отец Константин:
— Зверь! Среди нас Зверь! Он убил брата нашего и забрал себе святые мощи. Заклинаю вас всеми святыми, остановите это сатанинское отродье! — бедняга от страха настолько побледнел, что красные губы и нос теперь почти что сияют на выбеленном мелом лице. Несмотря на критичность ситуации, Тадеушу такое зрелище кажется забавным.
— Одумайтесь! Я бы не успел так отделать вашего брата, я оказался здесь за секунды до вас. Вы должны были видеть меня бегущим сюда уже после крика.
— Дьявол хочет нас обмануть. Не слушайте его речей, как бы разумны они не казались, — визжит Константин, не переставая креститься.
— Понимаю я Дениса, вы и вправду глупы как пробки, — ворчит по себя несправедливо обвинённый в приступе панике мужчина. Сдаваться он явно не собирается.
Сколь неуклюжи движения монахов: первые трое бросаются одной группой, следуя друг за другом; Тадеушу достаточно как следует оттолкнуть от себя первого, и он летит кубарем под ноги остальным. Ещё двое заходят с боков — Тадеуш отбрасывает добрый нож, чтобы случайным выпадом никого серьёзно не ранить, пируэтом, словно бы в его руках был мачете, заставляет тела толстяков столкнуться друг с другом. Затем пригибается, пропуская летящий над головой подсвечник — тот угождает в грудь особенно полному монаху, да так, что и тот валится на пол и хрипит, пытаясь восстановить дыхание.
— Хотите взять меня! — боевой задор всё более охватывает путешественника. Видя боевые способности братьев, он не сомневается, что с лёгкостью может сейчас уйти отсюда. Однако ему ещё надо найти Дениса, да и интерес разобраться в происходящем не даёт покоя. — Вы полные глупцы. Вы должна держаться вместе и дождаться приезда полиции, а не необдуманно обвинять первого встречного. Разве после такого кровопускания не должен быть я весь грязным? Посмотрите на меня! — Тадеуш демонстрирует свою совершено чистую левую ладонь. — Да и проблематично вытворять подобные трюки со сломанной ведущей рукой.
— Человек не в силах осудить Дьявола, только Бог способен. Пади пред крестом! — теперь на него в окружении других братьев несётся сам отец Константин. Старик откуда-то достал лопату и теперь размахивает ею, грозя ударить кого-нибудь из своих сподвижников. Тадеуш подпрыгивает и в воздухе наносит тяжёлый удар ногой. — Дьявол силён, ох, силён, скотина! — вопит улетающий прочь пьянчуга.
Тут на Тадеушу набрасывают хозяйственную верёвку.
— Ну, хотя бы что-то разумное! — восклицает он.
Мужчина может избавиться от пут за пару секунд, но этого достаточно, чтобы монахи навалились на него и попросту придавили сильно превосходящей общей массой к полу. Монахи давят и пинаются, пинаются и давят. Тадеуш издаёт вопль, когда несколько ударов подряд случайно или даже намеренно приходятся по сломанной лопатке. Потом его, изрядно потрёпанного, волочат к открытому люку чулана.
— Вы хотя бы загляните туда, дурьё, не в чулане ли вашем прячется настоящий убийца.
— С рассветом мы проведём изгнание бесов, — рычит перегаром в лицо поверженного Тадеуша кое-как поднявшийся после сокрушительного падения настоятель Константин. — Готовься отправиться обратно в Преисподнюю, сатанинское отродье.
— Держитесь вместе! В такой ситуации это обязательно, — упрямо повторяет мужчина.
Тадеуш летит вниз, и только влажный и порядком раскисший после недавних дождей земляной пол как-то смягчает удар. Правую руку на сорвавшейся перевязи вновь сводит судорога. Затем кто-то плюёт на Тадеуша, и люк захлопывается, наступает полная темнота.

 Отправлено: 21.12.17 10:19. Заголовок: Несколько минут путе..

Несколько минут путешественник тратит на то, чтобы развязаться — или, скорее, попросту выползти из плохо затянутой верёвки. Теперь пара сильных толчков в люк — но крепко сколоченная из укреплённых кованой сталью дубовых досок крышка не поддаётся. Тогда Тадеуш обследует свою темницу, двигаясь на ощупь вдоль стен, и находит второе, боковое помещение — небольшое, заставленное ящиками и старинным сундуком в центре. Дерево сундука гладко полировано, пальцами Тадеуш находит на нём многочисленную и, вероятно, довольно искусно выполненную резьбу. Тут же обнаруживается масляная лампа, и мужчина, рискуя поджечь старое дерево, пробует обеспечить себе освещение при помощи карманной зажигалки. К счастью, лампа сразу вспыхивает безо всяких дурных последствий. Живой дрожащий свет даёт Тадеушу успокоение и даже некоторую долю комфорта.
Ящики хранят в себе старинную посуду, детские игрушки и множество церковного хлама, который не особенно заинтересовывает мужчину. Гораздо привлекательнее выглядит для него сундук: с метр длиной и в половину — высотой, он действительно украшен рельефными узорами несколько неожиданного для церковного имущества содержания. В основном это средневековые алхимические символы, а в некоторых глифах угадываются масонские знаки. Некоторое количество надписей Тадеуш пытается перевести, т. к. написаны они на средневековом польском — у него получается что-то вроде:
«Храм человеческого тела — царственный лев, дважды голубь спасения и египетский крест … красная ртуть — ключ к вратам вечности … кровавое изумрудное причастие и молитва, потерявшая силу» — и далее всё в таком же роде.
А ещё в надписях постоянно повторяются слова некого проклятия чуть ли сатанинского толка, однако ни Бог, ни Дьявол не упоминаются ни разу, зато текст взывает к некому «Космическому Мастеру, сотворившему порядок из хаоса». Такие письмена мысленно возвращают Тадеуша к дням его юношества, когда он провёл всё лето в Праге и занимался тем, что готовил свою диссертацию на основе архивных материалов Пражской городской библиотеки. Коль скоро темой работы должна была стать история восточно-европейской алхимии, он довольно неплохо изучит символический алфавит средневековых мудрецов и сейчас может без особенного труда прочесть зашифрованную формулу.
Речь, несомненно, идёт о неком виде человеческого жертвоприношения, которое совершается во имя так ни разу не названного по имени (или вовсе имени не имеющего) чужеродного божества, которого автор резьбы изображает в виде сходящейся в точку спирали. Этот знак кажется Тадеушу несколько необычным для контекста, ведь божество в подобных записях обыкновенно рисуется знаком глаза, пирамиды или, реже, солнечного диска. Но автор резьбы, кажется, полностью отвергает весь христианский религиозный символизм европейской алхимической традиции. Притом конечной целью он ставит не обычное для тех смутных времён получение «квинтэссенции», но некие преобразования человеческого тела, совершаемые непосредственно рукой «божества».
Кто этот таинственный «безымянный бог»? В следствии частого использования иероглифики Тадеуш предполагает его египетское представление. Похоже, таинственный писец верил, что путём мумификации, совмещённой с многочисленными человеческими жертвами, он обеспечит себе если не вечную жизнь, то по крайней мере вечное посмертное существование в виде чего-то напоминающего классический мифологический образ вампира.
Подробное исследование сундука позволяет Тадеушу найти на нём полустёршуюся печать с именем Анофры Лекаря, в имени которого мужчина легко определяет параллель со святым Ануфрием. И тогда в его разуме возникает интересная картина давнишних событий: старец Ануфрий был не только врачом, но и искал формулу алхимического бессмертия путём мумификации собственного тела. Кто-то из его учеников после смерти учителя провёл все необходимые приготовления и тем обеспечил посмертную сохранность трупа. Именно поэтому мощи остались нетленными и были ошибочно признаны принадлежащими святому.
Тогда заинтригованный Тадеуш пытается вскрыть сундук, дабы изучить его содержимое. Довольно увесистый, он определённо должен содержать в себе немало интересного. Однако замок сделан на славу, и хоть ему и несколько веков (а, быть может, именно поэтому), вскрыть механизм не представляется возможным. Можно попытаться взломать засов силой, но Тадеушу жалко наносить вред этой реликвии.
Есть и другой способ — аккуратно одно за другим снять все крепления сундучного дня, благо старость и подвальная сырость не пощадили их более всего. Несколько минут уходит у Тадеуша, чтобы перебрать вещицы из ящиков — и вот оно, именно то, что нужно — печная чугунная кочерга. Применяя её по принципу примитивного гвоздодёра с длинным рычагом, мужчина, в котором проснулся дух исследователя, осторожно снимает скобы, пока дно не оказывается отделённым от стенок сундука. И тогда он заглядывает внутрь.
Земля, сундук полон обычной почвы. Или, вернее, постепенно его содержимое сгнило и стало таковым. Потемневшие от жидкостных разводов дубовые стенки однозначно свидетельствуют, что здесь хранилась плоть. Очевидно, человеческая — немое свидетельство совершённого когда-то человеческого жертвоприношения. Тут в неровном свете масляной лампы Тадеуш замечает в куче полностью сгнившего мяса маленький блестящий предмет — серебряный с золотом египетский крест, украшенный довольно примитивным по сравнению с сундучной резьбой узором. По четыре буквы с каждой стороны: «RVNV».
И снова крик отвлекает Тадеуша от созерцания неожиданно найденного сокровища, должно быть, пролежавшего в подвале скита несколько веков с самого момента смерти Ануфрия-Анофры. Вместе с криком церковный настил сотрясает нечеловеческой силы удар. Одержимый средневековыми идеями маньяк продолжает свою жатву. Тадеуш быстро следует пригнувшись к люку и ещё раз пытается его высадить. Хотя есть и иная возможность выбраться из заточения. Аккуратно просунув тонкий египетский крестик в щель дверцы, Тадеуш подцепляет им задвижку и миллиметр за миллиметр сдвигает её в сторону. И вот более не удерживаемый засовом люк открывается, впуская в чулан свет и свежий воздух, полный запаха человеческой крови.
Кровь везде, кровь повсюду — она сочится из тонко разделанных мышц монахов, вытекает из вырванных и разорванных органов, просто разбрызгана по полу и стенам. Убийца из кишок выложил — нет, не сатанинскую пентаграмму — огромную восьмиконечную звезду, отметил её вершины головами братьев-монахов, на лбах которых тонким остриём вырезаны теперь кровавые символы жертвоприношения — точно такие, какие Тадеуш полчаса назад видел на резьбе сундука.
Тадеуш поднимает глаза и встречается глазами с убийцей. Отец Константин теперь не выглядит пьяным, его свиные заплывшие дремотой глазки превратились в очи гордого и мудрого от старости орла. Настоятель сбросил монашеский балахон и стоит перед Тадеушем в одних штанах, демонстрирует покрытую аккуратно вырезанными символами грудь. Тонкий надрез начинает в пупе старца и, раздваиваясь, по руках спускается до больших пальцев обоих кистей. Вокруг плавной линии расположены сложные узоры. Поразительно, но работа по собственному увечанью выполнена столь тонко, что почти ни один надрез не кровоточит.
— Кто же ты такой? — спрашивает его Тадеуш.
— Равварг! — рычит в ответ тварь. Старец достаёт из кармана штанов охотничий нож Тадеуша и им выкалывает себе левый глаз, а затем съедает его.
— Не знаю, что ты там бормочешь, но берегись. Каким бы психом ты не был, я не отступлюсь, ибо ты ничто перед теми опасностями, с которыми я сталкивался ранее. В Амазонии на меня напала пантера. В саваннах Африки я один-на-один дрался с обезумевшим слоном. А Индия дала мне шанс сразиться с коброй — я ухватил её за самую шею и не давал кусить себя, пока не задушил на смерть!
— Равварг, — повторяет отец Константин. Невероятной крепости мускулы играют не его старческом теле.
Тадеуш понимает, что бой будет не лёгким. Но даже безоружный, он готов встретиться с этим безумцем, стремящимся, похоже, повторить ритуал средневекового алхимика и обеспечить себе вечную жизнь.
Отец Константин срывается с места и делает потрясающее двойное сальто в воздухе, обрушивается пятками Тадеушу на плечи. Но благодаря секундной задержке в полёте врага, Тадеуш успевает понять его намерения и правильно уклоняется в сторону, одновременно выставляя перед собой кочергу. Та своим изогнутым концом входит настоятелю в самую середину разинутого в яростной гримасе рта и с противным хлюпающим звуком выходит из темени. Но даже смертельно раненый, отец Константин успевает отшвырнуть Тадеуша боковым ударом в челюсть своей разукрашенной кровавыми знаками рукой, так что мужчина падает навзничь и на несколько секунд почти полностью теряет связь с реальностью, ощущая только последствия оглушения.
Ему требуется минута или полторы, чтобы немного восстановиться, да и то, поднимаясь на ноги, он чувствует головокружение и онемение всей левой стороны лица. Кое-как отдышавшись, мужчина обращается внимание на отца Константина. Только что испустив дух, старик сразу как-то осунулся, потерял весь свой грозный образ и сейчас выглядит скорее жертвой, нежели сумасшедшим и очень сильным убийцей. Но самое удивительное — длинный рваный шрам вдоль всего позвоночника настоятеля, явно смертельный сам по себе.
— И как он с такой-то раной мог выкручивать кульбиты.
А ещё куда-то подевался охотничий нож Тадеуша, что до того плотно лежал в правой руке старица.
— Берегись, это ещё не всё. Он вышел! — полный тревоги и искреннего беспокойства знакомый голос отрывает Тадеуша от размылений.
— Денис! — подняв взгляд, Тадеуш замечает друга висящим на большой свечной люстре церкви. Он забрался туда не самостоятельно — по крайней мере понятно, что с перебитыми коленями подняться к самому потолку невозможно. Вероятно, отец Константин своим невероятной силы ударом зашвырнул его туда, ещё когда только что покончил с братом Кириллом.
— Сзади!! — срывается на слабый из-за болевого шока крик Денис.
Тадеуш на автомате поворачивает и и так повреждённым правым плечом встречает мощный толчок, заставляющий его отлететь на три шага в сторону к разбитому алтарю. Теперь тварь предстала перед ним в своём истинном обличье: истлевшая, но сохранившая человеческие очертания мумия — каким-то мистическим образом сохраняющие подобие жизни святые мощи. В своей правой руке бородатый труп сжимает охотничий нож, по лезвию которого стекают капли крови.
Тадеуш прикасается левой рукой к правому плечу и смотрит на свою полную крови ладонь. От силы толчка и онемения во всей сломанной руке он даже не заметил предательского удара оружием. Впрочем, рана не выглядит смертельной — укол, предназначавшийся для шеи, из-за молниеносной реакции мужчины лишь взрезал мышцу на его плече. Но после предыдущего броска отца Константина, в котором тварь, должно быть, и пряталась, подчинив несчастного своей воле и наделив нечеловеческой силой, голова Тадеуша едва способна соображать, не говоря уж о проблемах с координацией даже самых элементарных движений. Сохранив свои натренированные силу и скорость, Тадеуш критически потерял точность.
А «святая» мумия подходит всё ближе. Её тёмная, почти чернильного цвета сухая плоть пульсирует и, кажется, раздувается. Ступая по лужам монашеской крови, мертвец поглощает её ногами, и с кровью к телу возвращается извращённая жизнь.
«Неужели это конец? Я сейчас погибну не от дикого зверя, как всегда думал, а от собственного доброго ножа в руках какой-то потусторонней твари?»
Тогда Тадеуш не особенно вдумываясь в то, что совершается, кидает в мумию единственное, что находит в собственном кармане — маленький серебряный с золотом египетский крест. Столкновение с малюсеньким предмет вдруг отшвыривает вампира через всю церковную залу, а изо всех отверстий на его сухом теле разом выплёскивается вся поглощённая за эту ночь человеческая кровь.
— Равварг! Равванова! И-и-и-и!! — визжит тварь сломленным голосом.
На четвереньках Тадеуш подползает к содрогающемуся в агонии мертвецу и одним сильным ударом левой руки вонзает свой нож ему в лоб. С треском голова твари раскалывается, но тотчас же начинает срастаться обратно. Не тут-то было! Пока трещина не затянулась, Тадеуш запихивает в неё египетский крестик, а потом опрокидывает на истошно вопящий уже что-то совсем нечленораздельное труп одну из висящих на стенах масляных ламп. За пару секунд огонь поглощает мумию, и уже спустя полминуты от неё остаётся лишь пепел, посреди тлеющей кучи которого медленно плавится алхимический амулет со странной надписью «RVNV» — «Равванова».

 Отправлено: 22.12.17 10:08. Заголовок: Багровая ширма Усад..

Багровая ширма

Усадьба помещика Данилы Родина сгорела в яростно разошедшемся пламени. Собравшиеся жители деревни не спешили тушить прослывший проклятым дом и только следили за тем, чтобы огонь не перекинулся на соседние строения. После нескольких часов буйства пламя осело, и тогда наконец выгоревшие до остовов стены рухнули, разбрасывая вокруг себя тлеющие угли. Люди приветствовали это событие одобрительными возгласами, а потом ещё долго наблюдали за теперь уже медленным разрушением продолжающего полыхать кострища. Когда же огонь поутих и прошёл ливень, деревенские жители принялись с опаской разгребать завалы, но не смотря на их тревожные опасения, ничего дурного или тем более сверхъестественного не случилось, и уже через несколько лет в этом месте на холме по левую сторону реки Жёнки расцвёл луг чертополоха и клевера.
Так закончилась почти полуторавековая история проклятого поместья, в которое за последние несколько десятков лет не зашёл ни один человек. Так и стоял простой и довольно приветливый даже не смотря на частичное разрушение временем домик, а местные жители даже на десяток шагов не приближались к нему. В конце концов сожжение поместья стало закономерным следствием деревенских предрассудков и копившегося годами по отношению к зданию страха.
Возведённый по личному заказу помещика графа Алексея Родионовича Родина в начале 70-х годов позапрошлого века с использованием архитектурных планов какой-то австрийской строительной картели, домик с острыми углами крыши и барельефной колоннадой по контуру должен был служить семье графа местом отдохновения в зимнее время года, когда им всем не приходилось из-за дел экономического плана бывать в Нижнем Новгороде. Вскоре, правда, старый помещик скончался при весьма туманных и даже зловещих обстоятельствах (ходили слухи, что дородного промышленника отравили собственные дети), и поместье вместе с домиком перешло в руки его младшего сына Данилы. Практически лишённый какой бы то ни было существенной доли в семейном предприятии, молодой человек крепко обосновался в своём новом обиталище и по толкам крестьян увлёкся чёрной магией, кровавые ритуалы которой практиковал в этом самом здании на холме у речки.
Спонсором молодого колдуна выступили нижегородские масоны — говорят, из зависти к собратьям из Петербурга или Москвы. А первейшим предметом исследований графа служила тайна бессмертия. И, возможно, он действительно открыл какие-то потусторонние секреты, ибо к 1918 году выглядел всё ещё бодрым телом и даже в некоторой степени красивым мужчиной, однако пришедшие в эти земли большевики казнили помещика в числе прочих «империалистов». Дом же с тех пор стоял без хозяина, а деревенские крестьяне даже под страхом смерти боялись просто смотреть в его сторону.
Действительно, сожжение «нехорошего дома» явилось закономерным следствием этих слухов и кривотолков. Однако не все были согласны со столь категорическим решением. Некто Васют Ставронский высказал мысль вначале опустошить помещичий дом, вынести из него всё ценное. Но ужели заставишь суеверных селян ступить в пределы колдовского масонского скита?
— Подумайте сами, сколько ценных вещиц должно было сохраниться с тех давних пор! Сколько бы могли попросту продать за деньги коллекционерам и даже, быть может, ювелирам. А вы желаете просто всё сжечь? Никогда не слышал ничего более глупого в своей жизни, — говорил вышедший перед толпой с факелами Васют.
Но толпа в ответ лишь угрюмо молчала. А старик Дмитрий проскрипел своим ставшим за последние годы чересчур резким голосом: — Нам дьявольские ценности не нужны. Пусть горят.
— Тогда я заберу всё себе сам! Возьму столько, сколько смогу унести, а остальное — бог с вами, сжигайте.
Неодобрительный рокот прокатился по толпе, но никто так и не решился остановить молодого богатыря, бывшего самым сильным человеком во всём селе. Васют одним ударом вышиб дверь поместья и ступил внутрь. Вековая сырость и затхлость встретили мужчину, повсюду висели осунувшиеся на внезапном сквозном ветре паучьи сети, а из-под половиц доносился писк новорождённых крысят. Прорываясь через паутину, Васют обследовал каждое помещение, вскрыл старинные комоды и ящики, не пожалел даже вещевого сундука. Но ничего особенно ценного не попалось Васюту, и он уже готов был в печали вернуться к односельчанам снаружи, когда увидел почти слившийся к дощатым покрытием люк в полу, украшенный замком в виде человеческого черепа. Не особенно заботясь о целостности этого замка, Васют взломал засов и открыл лестницу в погреб.
Спустившись по гнилым ступеням, что угрожали в любую секунду рассыпаться под ногами мужчины в труху, богатырь обнаружил себя в выложенном мраморными плитами подвале с необычно красиво выполненными барельефами и масляными лампами по углам. Из этой центральной комнаты вела единственная запечатанная дверь, на облицовке коей было выгравировано колдовское предостережение. Пройдя её, лишённый всяких суеверий Васют оказался в более маленьком помещении с двумя багровыми ширмами по бокам и ещё одной точно такой же дверью напротив. Оставив дверь на потом, Васют первым делом решился заглянуть за занавеси.
И зрелище за первой же ширмой поразило молодого человека до глубины рассудка — ибо там был выход на горный ледник! Каменистая тропа вела от прикрытого занавесью проёма в направлении зимней долины, где явно виднелись признаки человеческого поселения. Вблизи в каменистую почву повсюду были воткнуты столбы с ликами языческих идолов, а на скале выгравирован таинственный глиф. Отшатнулся Васют и немедленно прикрыл ширму обратно.
Хотел было уже мужчина бежать отсюда прочь, но любопытство преодолело закравшийся в самую душу суеверный страх, и отворил он вторую ширму напротив. А там шло сражение рыцарей в средневековых латах — несколько отрядов с зелёными-с-красным знамёнами штурмовали лесистое укрепление воинов с иными гербами. Люди падали от меча, копья или арбалета один за другим, а количество валяющихся в грязи тел и беснующихся в возбуждении лошадей без седоков говорило о том, что битва уже подходит к своему завершению.
И тут один из нападавших обратил внимание на белого как мел Васюта, оторопело выглядывающего из проёма в древесном стволе. Рыцарь поднял свой боевой топор и сильным взмахом отправил его в полёт прямо ко лбу Васюта. Мужчина успел отшатнуться, но стальное лезвие срубило ему левое ухо вместе с кожей на скуле. Васют завопил, пальцами бессмысленно водя по ране, а в то время рыцарь уже мчался в его направлении, размахивая палицей.
Хотел Васют немедленно бежать отсюда прочь, но едва развернувшись к выходу, замер в ещё большем ужасе: из-за первой багровой ширмы вышел варвар в меховых одеждах, держащий в руке тот самый рыцарский топор. Волосатый дикарь угрюмо посмотрел на Васюта, сделал шаг в его сторону и прорычал что-то непонятное и очень злое. Бросился тогда Васют к выходу из кошмарной комнаты, но за ним был лишь коридор с десятками таких ширм! Перепутал мужчина двери, да и погиб бы тут же от руки снежного воина, но в этот самый миг выскочил из проёма рыцарь, и сразу же сцепились они с дикарём. А Васют кое-как вдоль стены прополз к настоящему выходу и бежал отсюда прочь как можно скорее.
— Жгите, жгите всё, чтобы ничего не осталось! — кричал он, удирая от проклятого помещичьего дома, а собравшаяся толпа лишь угрюмо наблюдала за ним, и в будущем никогда никто не спрашивал у Васюта, что же такое он увидел внутри, да он и сам предпочёл думать, что всё привиделось.

 Отправлено: 27.12.17 02:20. Заголовок: От первого рассказа ..

От первого рассказа противоречивые чувства. Написано очень неплохо. Нарекания по языку возникают, пожалуй, только в репликах персонажей: слегка высокопарны те из них, которые должны быть сказаны в "разговоре без церемоний", а то и вовсе в спешке. Гораздо больше вопросов возникает по смысловой составляющей. С какой целью писался рассказ? Если вызвать страх, то этого не происходит. В рассказе нет загадки, нет нагнетаемой атмосферы жути, нет ничего... таинственного. Даже борьбы как таковой нет: формально она есть, но начать переживать за героя трудно. Как будто сразу чувствуешь, что ничего страшного с ним не случится. Так чего ты хотела достичь?

Второй рассказ я восприняла как юмористический. И в этом отношении он хорош: забавный.

 Отправлено: 27.12.17 16:47. Заголовок: Хотела поэксперимент..

Хотела поэкспериментировать с жанрами и формой, выйти из собственной "зоны комфорта" (где несовершеннолетние маньячки-лесбиянки). Оба сюжета задумывались именно как простенькие такие ужастики в стиле как по мне гениального Роберта И. Говарда, до которого мне как до Луны пешком. Соответственно, могу лишь констатировать полный провал. Но это не значит, что я сдаюсь и опускаю руки - буду стараться и дальше. Когда-нибудь, я всерьёз надеюсь, начнёт получаться.
И опять же спасибо за отзыв. Так я понимаю, как выглядят мои тексты со стороны.